Кэти Хикман - Гарем
— Вижу, что у вас много вопросов ко мне, друг мой, — заговорил тот. — Я с удовольствием отвечу на них, если смогу, конечно.
— В самом деле?
— Разумеется. Вы, наверное, хотели спросить, почему именно Керью?
— Нет. — Пиндар отвечал астроному таким же пристальным взглядом. — Скорее я хотел спросить, почему именно вы, Джамаль?
Рука его нервно щелкала крышкой компендиума: открывала и закрывала его, открывала и закрывала.
— Почему я?
— Вы внезапно стали одним из самых осведомленных людей во дворце.
К немалому изумлению Пола, его собеседник вдруг откинул назад голову и весело рассмеялся.
— А я-то ломаю голову, зачем я ему понадобился? — Его глаза снова лукаво смеялись, перед Полом стоял прежний Джамаль, его друг. — Оказывается, вам нужен ключик к дворцовым тайнам.
— Вам Керью проболтался?
— Конечно же. Об этом мы и беседовали сегодня утром, когда он пришел ко мне.
Мысленно Пол снова вцепился руками в горло своего дерзкого слуги и затряс его так, что у того даже зубы застучали.
— Что еще он вам рассказал, интересно?
— Немногое. Только то, что вам срочно требуется моя помощь и что вы нуждаетесь в человеке осведомленном. Больше он не стал ни о чем мне говорить. Должен признать, мое любопытство разгорелось: в чем же тут дело?
— Теперь это уже не важно.
— Вправду не важно? — Джамаль подошел к нему и внимательно заглянул в глаза. — Отчего вы такой странный сегодня, Пол? Посмотрите на себя: ваша одежда в беспорядке, волосы всклокочены. Мне кажется, что не Керью является предметом ваших забот.
Прежде чем Пол успел помешать ему, Джамаль потянул его кисть из кармана, компендиум по-прежнему лежал в ладони Пола, и прижал пальцы к запястью.
— Вы нездоровы?
— Почему вы спрашиваете? Конечно здоров.
— Но ваш пульс лихорадочен. — Ученый, не выпуская руки Пола, пристальным взглядом изучал его лицо. — Зрачки расширены, кожа холодная и влажная. Вы выглядите так, простите мне это выражение, словно видели привидение.
Со щелчком, показавшимся громким в наступившей тишине, внезапно раскрылся компендиум.
— Так оно и есть, Джамаль, — услышал секретарь собственные слова. — Именно привидение мне и явилось.
Глава 15
Стамбул, нынешние дни
В понедельник утром Элизабет пришла, как было условлено между нею и Берин, сотрудницей Босфорского университета, к дворцу Топкапы. Здесь, у ворот, ведущих во второй двор, они должны были встретиться сегодня, в день, когда никаких экскурсий для туристов не проводилось. Два хмурых охранника на входе попросили девушку предъявить паспорт и после излишне долгого и придирчивого изучения сверили его с неким списком, лежавшим перед ними. После чего паспорт был с неохотой возвращен, а Элизабет позволено пройти внутрь.
Берин, в коричневом пальто и с головой, покрытой шарфом, ожидала ее по другую сторону ворот. Это была невысокая женщина лет сорока с приятно-неторопливыми манерами.
— Познакомьтесь. Это Сьюзи, — представила она свою спутницу, помощницу английского кинорежиссера.
Они с Элизабет обменялись рукопожатием. На Сьюзи были джинсы и кожаный жилет байкера, на поясе потрескивала и жужжала рация.
— Очень благодарна за ваше содействие, я тронута, — вежливо обратилась к ней Элизабет.
— Мне ваш проект показался очень интересным. Если здесь кто-либо станет расспрашивать вас о чем-нибудь, скажите, что проводите научное исследование. Как оно, собственно, и есть, — тут Сьюзи улыбнулась, — просто ваши исследования не служат нашим целям. Берин рассказала мне о той работе, которую вы ведете.
Миновав ворота, они направились к дворцу через разбитый в английском стиле сад, представлявший собой сплошной травяной газон с растущими на нем остроконечными кипарисами, несколько кустов поздних роз раскачивались под порывами холодного ветра.
— Вы полагаете, что когда-то в этом гареме держали англичанку?
— Я почти не сомневаюсь в этом. Молодую женщину звали Селия Лампри, — принялась объяснять Элизабет и вкратце рассказала о найденном ею пергаменте. — Она была дочерью капитана английского судна, потерпевшего крушение в Адриатическом море, что, возможно, произошло в конце девяностых годов шестнадцатого века. Затем это несчастное судно захватили турецкие пираты. Та часть рукописи, что сохранилась, заканчивается сообщением о том, что девушка была отправлена в султанский гарем.
— В качестве кого же? Жены, наложницы, рабыни? Кем она стала?
— Пока трудно сказать. Источник сообщает, что она была продана и стала карие. На турецком языке это слово означает просто «рабыня», в иерархии же, принятой во дворце, этот термин применялся в отношении женщин низкого социального ранга. Но по сути, каждая женщина там была рабыней, кроме, разумеется, дочерей султана и его матери, валиде-султан, которая после смерти ее повелителя, предыдущего султана, обретала свободу. Поэтому мы не имеем оснований для выводов о положении в гареме девушки-англичанки. Я предполагаю, что она была продана во дворец в качестве возможной наложницы. Если допустить одно-два исключения, мы можем утверждать, что султаны никогда не обзаводились супругами. Странно, но почти все женщины султана были чужеземками — среди них были грузинки, черкешенки, армянки, некоторые из них родились где-нибудь на Балканах или даже в Албании. Ни одна из них не была турчанкой.
— Я слышала, в начале девятнадцатого столетия в гареме жила одна француженка, — перебила ее Сьюзи. — Как ее звали, я не помню.
— Вы говорите, наверное, о Эме́ де Ривери,[39] — подсказала Элизабет. — Кузине Жозефины Бонапарт, урожденной Богарне. Это действительно так. Но сведений о том, что в гареме жила когда-либо уроженка Англии, никогда не поступало, насколько нам известно.
Они прошли через двери и оказались в помещениях гарема, в тот день совершенно безлюдных. На полу громоздилось снаряжение съемочной группы — катушки электрических проводов, большие черные и серебристые коробки с оборудованием, под ногами хрустнула пустая яркая упаковка. В окошке кассы виднелось от руки написанное объявление «Впуск посетителей заканчивается в 15.10».
Элизабет последовала за Сьюзи через один из неохраняемых турникетов, за ними шла Берин.
— Но вы забываете о том, что в Османской империи не только женщины были рабами, — вступила она в разговор. — Весь институт государственного устройства базировался на рабстве. Конечно, здесь не было рабства в том смысле, которое обычно придают люди этому слову в наши дни, — например, рабов не клеймили. Также нельзя сказать, что система отличалась особой жестокостью, по крайней мере не настолько, чтобы мы могли сравнить ее с тем, что вы называете «рабством на плантациях». В реальности для рабов даже существовала возможность сделать карьеру. — Тут она улыбнулась. — Большинство великих визирей в своем прошлом были рабами.
