Бетти Махмуди - Пленница былой любви
– Я решила все рассказать Муди, – заявила Элен. – Я скажу ему, что ты собираешься бежать.
– Не делай этого! – умоляла я. – Я призналась тебе, потому что ты – американка. Я рассказала тебе, потому что ты обещала сохранить тайну. Ты поклялась, что никому не расскажешь.
– Я рассказала обо всем Хормозу, – голос Элен начал дрожать. – Он очень недоволен мной. Он приказал мне не приближаться к посольству и сказал, что я должна сообщить Муди, потому что это мой мусульманский долг. Если я этого не сделаю, а с тобой и Махтаб что-нибудь случится, это будет мой грех, точно я убила вас. Я обязана ему рассказать.
Меня охватила паника. Муди меня убьет! Он точно запрет меня и заберет Махтаб. Раз и навсегда я потеряю желанную свободу, хоть маленькую, но которой я с таким трудом добилась. Он уже никогда мне больше не поверит.
– Прошу тебя, – задыхалась я от волнения и слез, – не говори ему.
Я кричала по телефону на Элен, плакала, просила, взывала к памяти нашего далекого детства в родных краях, но она была неумолима. Она еще раз повторила, что должна исполнить обязанность мусульманки, что она любит меня и заботится о моем и Махтаб благе и поэтому должна рассказать обо всем Муди.
– Позволь мне самой рассказать ему, – предложила, отчаявшись, я. – У меня это лучше получится.
– Хорошо, – согласилась Элен. – Я дам тебе немного времени, и ты расскажешь ему. В противном случае это сделаю я.
Я положила телефонную трубку, чувствуя, как на моей шее затягивается исламская петля. Что делать? Сколько времени я могу ждать? Как долго я смогу придумывать отговорки, которые удержат Элен? Должна ли я рассказать Муди? Как он отреагирует? Он изобьет меня, в этом нет никакого сомнения, но как далеко распространится его ярость? А что дальше?
Если бы я держала язык за зубами и не выдала свою тайну Элен! Но разве я могла предположить, что такой удар обрушится на меня вовсе не со стороны иранцев, а его нанесет американка из моего родного города?!
Чувствуя, что отчаяние и гнев переполняют меня и что я не могу с этим справиться, я оглянулась вокруг и увидела знакомый домашний беспорядок. Не зная, с чего начать, я принялась за кухню. Пол в иранской кухне с наклоном, поэтому его легко помыть, вылив пару ведер воды, которая стекала в канализацию. Я сделала это, выливая ведро за ведром. Я также вымыла и под металлическими шкафами, куда большинство иранок никогда не заглядывают. Преодолевая отвращение, я вычистила кухню до блеска, не обращая при этом внимания на доносившийся из холла шум, где бесновались около пятнадцати детей.
Проверив запасы продуктов, я решила приготовить ужин. Еда – основной интерес в жизни этих людей, и я знала, что вернувшись, они оценят ожидающий их ужин. Мне просто необходимо было что-то делать. В холодильнике вместо употребляемой здесь, как правило, баранины я нашла говядину. Я собралась приготовить таскабаб – персидское блюдо, которое Муди очень любил. Порезав и поджарив большое количество лука, я уложила его в кастрюлю вместе с тонкими пластинами мяса и приправами. Наверх положила картофель, помидоры и морковь. Все это готовилось на слабом огне, распространяя аппетитный запах пикантного говяжьего гуляша.
Сердце мое разрывалось от страха, но привычные действия позволили сохранить спокойствие. Из-за трагической смерти Нелюфар у меня было в запасе несколько дней. В период траура Муди не свяжется с Элен и Хормозом. Я подумала, что лучше всего для меня будет поддерживать существующее положение так долго, как только возможно, и надеяться, что Алави совершит какое-нибудь чудо прежде, чем возымеет действие предательство Элен.
«Нужно чем-то заниматься», – приказывала я себе.
Когда все вернулись с кладбища, я решила приготовить еще одно свое блюдо: горох по-ливански.
– Ты не умеешь это делать. Мы готовим не так, – заявила Ферест, видя, что я добавляю лук.
– Позволь мне сделать это по-своему, – ответила я.
– Все равно это никто не будет есть.
Ферест оказалась не права. Родственникам понравились мои блюда; они хвалили меня. Мне было, конечно, приятно, а Муди просто светился от гордости, но ведь у меня были свои тайные мотивы. Мне было известно, что всю следующую неделю взрослые будут заняты траурным ритуалом, и мне хотелось укрепить свою позицию, оставаясь дома, присматривая за детьми, убирая и готовя обед. После ужина мне единогласно были вручены эти функции.
Около трех часов дня я предложила отвести детей в парк, и все от этой мысли были в восторге. Издали я увидела Хелен и едва заметным поклоном поприветствовала ее. Какое-то время она наблюдала за нами, но не решилась подойти.
Неделя тянулась нестерпимо долго. Я никак не могла позвонить, потому что кто-нибудь из взрослых всегда находил повод, чтобы остаться со мной и детьми дома. Я успокоилась, когда Муди сообщил наконец, что в пятницу заканчивается траур и в субботу (за день перед условленной встречей с Алави) Махтаб вернется в школу.
Муди был раздражен. Отчаяние после смерти Нелюфар немного угасло, и мой муж все больше занимался собственными делами. В его блуждающем взгляде я снова заметила тень нарастающего бешенства. Такое бывало и прежде, но довольно редко. Я теряла самообладание, мной овладевала паника.
Может быть, Элен уже все ему рассказала?.. Впрочем, у него достаточно и собственных поводов, чтобы прийти в ярость.
В субботу, когда мы собирались в школу, он был особенно раздражен. Не отпускал нас ни на минуту и проводил до самой школы. В каком-то агрессивном настроении вел нас по улице, а потом грубо втолкнул в такси. Испуганные, мы с Махтаб обменялись взглядами, зная, что это не предвещает ничего хорошего.
В школе Муди сказал мне в присутствии Махтаб:
– Оставь ее здесь. Она должна научиться оставаться одна. Отведи ее в класс, оставь и возвращайся со мной домой.
Махтаб вскрикнула и уцепилась за полу моего пальто. Ей было всего пять лет, и она не могла понять, что от этого будет только хуже.
– Махтаб, ты должна быть самостоятельной, – быстро сказала я, пытаясь сохранить спокойствие и чувствуя, что мой голос дрожит. – Пойдем со мной в класс. Все будет хорошо. В полдень я приду за тобой.
И я повела ее по коридору. Но чем ближе мы подходили к классу и чем дальше удалялись от угроз отца, тем становилось все хуже: Махтаб начала хлюпать носом, а потом и плакать. Когда мы были уже возле класса, она рыдала так же, как в первые два дня.
– Махтаб, – умоляла я, – успокойся. Папа действительно сегодня очень злой.
Разрывающие сердце крики Махтаб заглушили мои слова. Одной рукой она судорожно держалась за меня, а второй отталкивала учительницу.
– Махтаб! – крикнула я. – Прошу тебя…
