Аманда Эшли - Свет во тьме
В короткое время замок пробудился от векового сна. Ров был очищен от мусора, окна заблестели, каждый день натирались полы, выбивались и проветривались гобелены. В саду были посажены цветы и аккуратно подрезаны деревья.
Решив не сидеть в замке, убиваясь по тому, что недостижимо, Габриель стал захаживать в местные кабачки, где просиживал в одиночестве за бутылью красного вина. Соседи любопытствовали о нем, разнося сплетни, самые противоположные. Священник, лишенный сана, эксцентричный дворянин и так далее.
«Пусть болтают что хотят», — решил он.
Несколько раз в сознание прорывался голос Сары, звавшей его вернуться обратно. Он чувствовал ее боль, одиночество, смятение, но не ответил ни разу. В конце концов он блокировал свой мозг, не в силах больше выносить ее болезненные крики.
Единственной его радостью был черный жеребец, на котором он каждую ночь скакал во тьме по спящей земле, восхищаясь его быстротой и мощью, вспоминая, как вскрикивала от восторга Сара, мчась вместе с ним, как умоляла лететь еще быстрее. Щеки ее пылали, губы были полураскрыты, когда она поворачивалась к нему лицом. Его Сара, полная жизни и огня…
Остановив лошадь, он уставился в пространство. Сара. Что она делает теперь? Может быть, уже решила выйти за Мориса? Руки Габриеля сжались в кулаки при мысли о вероломстве этого человека. Если бы не Сара, он до сих пор умирал бы в том коттедже, сходя с ума от боли и голода. Морис и Сара…
Чувствуя его волнение, жеребец заходил под ним. Габриель сказал несколько ласковых слов, чтобы животное успокоилось, и продолжал сидеть, бессмысленно уставившись в пустоту. Образы Мориса и Сары не оставляли его. Сара в объятиях Мориса в его постели.
Габриель закинул голову, и долгий мучительный крик вырвался из его горла. Он стегнул жеребца, заставив его мчаться, словно ветер, по безмолвной черной земле.
Но он не мог освободиться от гнетущих мыслей, продолжая видеть Сару в объятиях другого.
Смертного, который мог быть с ней при свете дня.
Человека, который мог дать ей сыновей.
Сара перестала думать о Габриеле, не читала больше его мыслей и не посылала ему своих. Каждый день она прогуливалась с Морисом, мысленно восхищаясь его мужеством и верностью, не считая массы других достоинств; она говорила себе, что любит его. Они танцевали вместе. Он был принцем ее Авроры, Альбертом ее Жизель. После театра они ужинали при свете свечей. В середине дня прогуливались, разговаривая о женитьбе. Она позволила ему целовать себя и не отвергала его ласк, но не разрешала переехать к ней.
У нее вдруг проснулась страсть к нарядам, и она накупила шляпы, обувь, нижние юбки, платья вечерние и повседневные, веера из страусовых перьев, кружевные зонтики, ночные сорочки из прозрачного газа.
Затем она вспомнила о квартире и заново отделала ее в оттенках белого с розовым и лиловым.
Она исполняла каждую свою малейшую прихоть. Танцевала она, как никогда. Публика не уставала рукоплескать ей.
Он ощутил ее присутствие, войдя в большой зал, и произнес проклятие.
На ней было светло-красное платье цвета свежей крови. Волосы, черные и густые, распущены волнами по плечам. Она вся лоснилась, и он знал причину — ей удалось насытиться совсем недавно.
— Что ты здесь делаешь?
— Джованни, любовь моя, так-то ты встречаешь старых друзей?
— Мы не друзья, — резко возразил он.
— Стало быть, любовники, — поправилась Антонина. — Еще лучше.
Она подошла к нему и пробежала руками по плечам и рукам Габриеля, с удовольствием ощущая кончиками пальцев силу, пульсирующую в его теле.
Заглянув в его глаза, она почувствовала, как взволновалась ее кровь.
— Ах, Джованни, почему я оставила тебя? Габриель отвел ее руки и отстранился.
— Чего ты хочешь, Нина?
Кокетничая, она состроила обиженную гримаску.
— В самом деле, чего бы это я хотела? Прошли десятки лет с тех пор, как мы виделись в последний раз, дорогуша. Я лишь хотела узнать, как ты.
— Прекрасно. Уходи.
— Не груби, Джанни.
Она прошла по залу, трогая гобелены, потом помедлила у высокого узкого окна, глядя на двор.
— Почему ты здесь? — спросила она, не оборачиваясь. — От кого скрываешься?
— Я ни от кого не скрываюсь, — ответил Габриель.
«Ни от кого, кроме Сары, ни от кого, кроме себя», — подумал он.
Антонина оглянулась через плечо.
— Ты не умеешь лгать, Джанни.
Она пристально смотрела в его глаза, и даже через комнату он чувствовал жар и силу ее взгляда. Тысячу лет бродила по земле Антонина Инсенна, и он не знал вампира старше и могущественнее.
— Ты снова влюбился, Джованни? Поэтому заточил себя в этом мрачном замке?
«Она всегда отличалась прозорливостью большей, чем у других», — вяло отметил он. Не было особых причин лгать ей, и все же — он не желал открывать правду.
— Похоронив Розалию, я дал клятву больше никого не любить, — отрезал он.
— Когда-то ты любил меня, — сказала Антонина. — Помнишь ли ты те длинные летние ночи, которые мы проводили вместе, дорогуша?
— Не называй меня так!
Антонина приподняла тонкую черную бровь.
— Все дело в женщине, Джанни? Ты приехал сюда зализывать свои раны? — Она двинулась к нему так легко, что, казалось, летит, едва касаясь пола. — Пройдемся вместе, Джанни, — заворковала она, в глазах ее сверкнула жажда крови. — Давай поохотимся, а потом займемся любовью.
Очень медленно Габриель покачал головой:
— Уходи, Нина, я не хочу тебя.
Она выпрямилась, задрав подбородок с видом королевы.
— Когда-то ты хотел меня, Джованни Онибене. Не станешь же ты отрицать, что нам было очень хорошо вдвоем? — Самодовольная лыбка растянула ее губы. — Я вижу, ты помнишь наши ночи. За все эти долгие годы, любовь моя, я не имела партнера, способного сравниться с тобой.
Он смотрел на нее с ненавистью, зная, что она говорит правду. Им бывало очень хорошо. Она любила его с такой страстью, силой и стойкостью, как может любить только вампир. Она вечно жаждала его прикосновений, и ему нравилось это. Сначала он считал себя первосортным любовником, этим объясняя ее тягу к себе. Но потом понял, что она просто ненасытна и желает постоянно, еще и еще. Похоть ее была неутолима, возможно, и в бытность свою смертной она обладала той же жаждой.
Силясь проложить дистанцию между ней и собой, Габриель отошел к камину, положив руку на полку.
— Ты не сказала, зачем ты здесь.
— Я одинока, — заносчиво объявила Нина. — Одинока и скучаю. Не мог бы ты немного развлечь меня, Джанни, по старой дружбе?
