Рэйчел Гибсон - Неприятности в Валентинов день
— Сейчас ты должен прекратить, — сказала она, открывая глаза. Нимфа выпала из руки Кейт. И она положила ладони на грудь Роба. Она просто не могла заставить себя выйти из его объятий. Не сейчас.
— Прекращу. Немедленно. — Его рука скользнула вокруг ее талии, и он прижал Кейт к себе. Крепко. Животом она чувствовала, какой он твердый, и желание заструилось у нее между ног. Роб прижался лбом к ее лбу:
— Скажи мне, что ты не сумасшедшая.
— Что?
— Ты ведь не сумасшедшая, Кейт?
Прямо сейчас она чувствовала себя немного сумасшедшей. Плохо понимающей, что происходит. Желание столкнулось со здравым смыслом.
— Нет.
— Преследовать, досаждать или стрелять в кого-нибудь?
Он хотел знать, что она не была еще одной Стэфани Эндрюс. Психопаткой, которая выследила его с двадцатидвухмиллиметровой «береттой» после «хорошего секса». Желание, затуманившее мозг Кейт, рассеялось достаточно для того, чтобы она высвободилась из объятий Саттера.
— Я на досуге погуглила про тебя.
Он нахмурился и покачал головой, как будто пытался прояснить сознание:
— Ты что сделала?
— Поискала про тебя информацию в интернете.
— А-а-а, — Роб отвернулся, как будто она окатила его холодной водой. — Прочитала все пикантные подробности моего прошлого?
— Я не знаю, прочитала ли их все, но теперь я понимаю, почему ты отверг меня в ту первую ночь в Сан-Вэлли.
Роб подошел к верстаку и, повернувшись к Кейт широкой спиной, стал разбирать пакет из магазина. Затем взял карандаш и разорвал упаковку.
— Когда в парня стреляют, это обычно лишает его желания иметь случайные связи. — Он вытащил карандаш и бросил его на стол. — Это также приводит парня к разводу. Хотя, думаю, я, вероятно, был обречен на провал еще до начала нашей истории.
Кейт подошла к нему:
— Ты любил ее?
— Стефани Эндрюс? — он посмотрел на Кейт через плечо. — Черт, нет!
Кейт никогда не понимала, как мужчина может любить свою жену и все же изменять ей.
— Я имела в виду твою жену.
Он кивнул, раскручивая карандаш:
— Да, я любил ее. Проблема в том, что большую часть времени она не нравилась мне. И я тоже не нравился ей. На самом деле мы ладили только в постели, а это было не так уж часто. Или я был на выездных играх, или мы ругались.
У Кейт никогда не случалось такого, чтобы она любила кого-то, но он ей не нравился. Нет, проблема была в том, что она любила мужчин, которые недостаточно любили ее.
— И все же я бы предпочел другой финал моего брака. — Роб вытащил пружину и стержень и отложил их в сторону. — И моей карьеры тоже.
— Более достойный?
— Достойный? Да, это хорошее слово. Когда в тебя стреляют, это лишает достоинства. Приходишь в себя на больничной койке с трубками, торчащими из твоего живота и… других мест. Ты слаб и беспомощен, и все в этом деле просто полный отстой.
Кейт полагала, что для любого мужчины слабость и беспомощность стали бы трудным испытанием. Но для мужчины, подобного Робу, привыкшему кулаками принуждать соперников подчиняться, это было в высшей степени тяжело.
— И потом, когда ты, наконец, снова можешь стоять на ногах, оказывается, что вся твоя жизнь изменилась. Нет ни работы. Ни жены. Ничего, кроме грязи в интернете, которую может прочитать любой желающий. — Он достал моток ниток из упаковки и отрезал немного. — А также нет интимной жизни.
Кейт не думала, что Роб говорил о чем-то вроде влюбленности. Она, так сказать, из первых рук знала, что физически он был способен заниматься сексом. И не был женат, хотя кольцо на пальце, очевидно, в прошлом ему не мешало.
— И сколько же у тебя нет интимной жизни?
— Ты спрашиваешь, сколько времени у меня не было секса? — взглянул на нее Роб.
Они оба знали, что именно это ее и интересовало, так к чему отрицать?
— Да.
Уголок его рта опустился:
— Забудь об этом.
— Шесть месяцев?
Он отвернулся.
— Год? — Она знала из опыта допросов множества людей, что чаще всего ответ крылся в том, что не было сказано.
— Брось, Кейт.
— Два года.
Он повернулся к ней лицом, положив нить:
— Ты, кажется, ужасно заинтересована моей сексуальной жизнью.
— Ты сам заговорил об этом, — Кейт пожала плечами. — Не сказала бы, что я ужасно заинтересована. Я бы назвала это небольшим любопытством.
— Что конкретно тебе любопытно? — Он сделал шаг по направлению к ней. — Как давно это было? Или как бы все случилось между нами? — Его веки опустились, прикрывая глаза. — Должен признать, что меня самого это интересует.
Кейт сделала шаг назад.
— Ты и я, занимающиеся сексом друг с другом, — плохая затея.
— Ты уже говорила это, — Роб шагнул вперед.
Кейт вытянула руку вперед, как регулировщик.
— Стой. Мы не можем заниматься сексом.
— Конечно, можем. Нам обоим больше двадцати одного, и никто из нас не сумасшедший. Я хочу тебя и знаю, что ты хочешь меня. Ты захотела меня в первую же нашу встречу, и теперь, зная тебя, я думаю, что был идиотом, не затащив тебя в свой номер.
Было несколько хороших причин, которые не имели никакого отношения к возрасту. Одну из них Кейт высказала:
— Вот почему я не могу заняться с тобой сексом.
Саттер решительно шагнул к ней, и ее ладонь коснулась его рубашки.
— Ты все еще злишься, что я не затащил тебя к себе в номер?
Кейт покачала головой, и волосы упали ей на плечи.
— Я не могу заняться с тобой сексом, потому что сейчас знаю тебя.
— Но ты собиралась заняться со мной сексом, когда не знала меня? — Роб схватил ее за запястье. — В этом нет никакого смысла.
— Нет, есть. — Она посмотрела ему в глаза и попыталась объяснить: — Той ночью в Сан-Вэлли тебе полагалось стать частью моей фантазии. Фантазии о том, как я сняла незнакомца в баре. Предполагалось, что я использую тебя, а потом дам пинка под зад.
— Ты все еще можешь сделать это.
— Нет. Теперь ты настоящий, — Кейт попыталась вырваться, но он не отпустил ее. — Ты убил все мои фантазии.
— Я создам для тебя новые фантазии. Бог свидетель, у меня их сотни, — Роб поднял ее руку к своим губам. — Хочешь услышать хоть одну? — спросил он, уткнувшись ей в ладонь, но не стал ждать ответа: — Моя любимая фантазия, где ты одета в свои черные ботинки в стиле садо-мазо.
Кейт прекратила попытки вырваться. Он мечтал о ней? Ни один мужчина никогда не признавался, что мечтает о ней. О ней. Кейт Гамильтон и ее тридцать девятом размере обуви. Она почувствовала, что слабеет. Почти сдается. Она должна уйти. Убежать. Быстро. И она так и сделала бы. Но сейчас не могла вспомнить свои собственные фантазии. Казалось единственно верным, что Роб должен поделиться своими.
