Она мне не сестра - Ася Лавринович
Я вспоминаю, что такой разговор между нами действительно был. В конце января, когда мы разругались из-за какой-то глупости, я наговорила всего в порыве злости. В последнее время мы оба друг друга частенько обижали, но я все списывала на кризис. И надеялась его все-таки преодолеть.
– А с Наташей казалось все легко и без обязательств, – продолжает Кирилл. – В День святого Валентина я сильно на тебя разозлился. Но мне не хотелось делать тебе больно. Наташа видела, что я сам не свой, и предложила сбежать с уроков. Мы провели вместе весь день, вечером она пригласила меня к себе, мы купили вино. И только когда переспали, я понял, как сильно облажался. И что теперь все безвозвратно.
– А сразу во всем признаться? – со злостью спрашиваю я. – Зачем столько времени делать из меня идиотку?
– Я ведь знал, что ты меня не простишь. А после случившегося понял, что не хочу тебя терять.
Из головы не выходит разговор с Ваней. «Они практически каждый день встречаются за углом школы…» Мне не хочется выдавать Хованского, поэтому я осторожно спрашиваю:
– И после всего… вы с Борисовой больше не общались?
– Да если бы! Она мне проходу теперь не дает, – мрачно отзывается Кирилл. – И в тот вечер, когда я опоздал к вам и так тупо соврал тебе, я снова встречался с ней. Но не мог тебе сказать об этом. Я не знаю, как еще объяснить ей, что между нами больше ничего не может быть. Она даже шантажировала меня. Говорила, что расскажет все тебе. Поэтому я все эти дни и вел себя так странно. Избегал тебя, не знал, как в глаза смотреть…
– Значит, и с Наташей все оказалось не так просто и с обязательствами? – злорадствую я. – Облегчил себе существование, ничего не скажешь!
С неба снова припускает дождь, но мы не двигаемся с места. Меньшов прав: все безвозвратно. Кирилл утыкается лицом в мое плечо.
– Какой же ты придурок! – говорю я. Мелкие дробные капли стучат по лавке. – Ты все сломал!
– И сам внутри сломался, – говорит Кирилл, поднимая голову и заглядывая мне в лицо. Его глаза блестят, и я отворачиваюсь.
Мы молчим. Дождь набирает силу. Холодные капли неприятно закатываются за воротник пальто, и я ежусь. Тогда Кирилл расстегивает пуховик, снимает его и накрывает нас с головой. Теперь вокруг темно, тепло и пахнет уже родным древесно-кожаным парфюмом с горстью малины. Это запах моей первой любви.
– Помнишь, когда мне осенью исполнилось восемнадцать и отец начал давать свою машину, мы ездили в «кинопаркинг» под открытым небом? – спрашивает Кирилл. – Брали молочные коктейли и смотрели фильмы, сидя в салоне.
– Помню, – вздыхаю я. – Катались почти каждую субботу. Ты еще ворчал, когда крутили фильмы с субтитрами…
Дождь так и продолжает стучать по нашему самодельному укрытию.
– Мы и правда много ссорились, – продолжаю я. – Но я даже предположить не могла, что все у нас закончится вот так…
Кирилл молча слушает меня. Я чувствую плечом, как напряжены его мышцы, и кажется, даже слышу, стук его сердца в такт дождю.
– Хочу домой, – говорю я, собираясь выбраться из-под куртки, но Кирилл хватает меня за руку. Ладонь у него ледяная.
– Я тебя провожу.
– Не надо, я сама.
– Провожу. Ты промокнешь и простынешь.
У меня нет сил с ним спорить. До моего дома мы доходим, укрывшись его курткой, а после я, не попрощавшись, выбираюсь из-под нее и скрываюсь за высоким забором. И фраза «теперь все безвозвратно, теперь все безвозвратно, теперь все безвозвратно…» так и преследует меня.
В доме тихо, только из столовой слышится какое-то шуршание, и я кричу:
– Алиса, это ты? Ставь чайник! Я продрогла до костей!
– Алисы еще нет! – доносится мужской голос, и я тут же быстро скидываю сапоги и несусь в столовую.
– Папа?! Ты что делаешь дома в этот час? Что случилось?
Отца я обнаруживаю за огромным обеденным столом. Перед ним лежит камера, два объектива, коробка и несколько бумажных инструкций.
– Почему должно что-то случиться? – удивляется папа, потянувшись за одним из объективов.
– Потому что я не представляю, что заставило бы тебя вернуться так рано с работы, – говорю я, усаживаясь за стол напротив.
– Просто объектив новый пришел. Портретник. Нужно было забрать.
– Ты мог отправить за ним водителя, – пожимаю я плечами. Так папа обычно и поступал. Он обожает давать всем поручения.
– Да, но в этот раз мне интереснее было все сделать самому. Тем более всю срочную работу на сегодня я уже выполнил, – отвечает папа, прикручивая к камере новый объектив. Затем наводит его на меня: – Ну-ка, Лолик, голову чуть вправо…
Я растерянно поворачиваюсь так, как сказал мне папа. Что это с ним? Вот почему сегодня хлынул первый весенний ливень. Только через объектив отец замечает мой жалкий вид. Лицо и волосы еще мокрые после дождя.
– Давай, Лолик, быстро в душ, переодевайся и спускайся в столовую. Будем обедать. А потом – испробуем вместе эту штуку.
И я на всех парах несусь на второй этаж. По пути заглядываю в комнату Алисы. Школьного рюкзака нет, значит, даже не заезжала домой. Интересно, куда она делась? Нечасто Алиса куда-то ходила, кроме школы и допов.
Приняв горячий душ, а затем пообедав (благодаря Лере в нашем холодильнике теперь всегда была свежая домашняя еда), мы с папой перемещаемся по разным уголкам большого дома, пытаясь в этот хмурый день выбрать подходящий свет. Отсутствие Алисы и Леры в этот час мне даже на руку. Сто лет мы с папой не проводили время вместе и не общались так легко.
– Как ты на нее все-таки похожа, – вырывается у папы, когда он снимает меня на камеру.
Он редко говорит про маму. Они были вместе совсем немного. И даже пожениться не успели. Хотели расписаться после моего рождения, но вмешался трагический случай…
Вспомнив о маме, отец заметно замыкается, но я так просто не сдаюсь. Раз он дома, мы должны провести этот день вместе.
– Посмотрим какой-нибудь фильм? – предлагаю я, и папа быстро соглашается.
Отец отлично разбирается в кино и время от времени с восторгом комментирует происходящее на экране. А я думаю, что, вероятнее всего, в его «День члена семьи» мы отправимся вместе в кинотеатр…
На втором фильме мы все-таки оба засыпаем: сказываются мои бессонные ночи и папины авралы на работе. Будят нас
