Не в счет - Регина Рауэр
Ибо «роды» принимала Ивницкая.
Её позвали вместе с нами, а поскольку шла она первой, то и счастье принять сшитую розовую лялю выпало ей. Мы же были оставлены для компании, моральной поддержки и вредно-злодейского — других у студентов не случается — совета.
И чтоб там, на последнем ряду, не по теме не трындели.
— Ивницкая, ты что ль, злодейка? — Алексан Борисыч, разворачиваясь к ней и сдвигая на нос очки, протянул с радостным узнаванием и удивлением. — Ну-ка, сколько здесь моей шестнадцатой группы?
— Девять человек.
— У-у-у, злодеи, все почти в городе на практику остались!
— У нас в Аверинске роддом закрыт, — я, выглядывая из-за плеча Польки, родную больницу заложила без зазрения совести.
И довольно.
Александра Борисовича мы любили и снова с ним увидеться были очень даже рады. Хотя бы потому, что дневники практики в печатном виде он сдать разрешил и зачёт всем автоматом поставил. И прогуливать, потребовав отходить на десять родов и запомнить наконец-таки приёмы Леопольда, остальное время разрешил.
А потому все квесты города мы прошли.
Перебрали в прокате и ролики, и велосипеды, научив на последнем кататься идеального Кена, которому до общения с нами такие развлечения не по аристократически-высокомерному статусу были.
Мы прокатились на всех аттракционах центрального парка, в котором до самого закрытия почти каждый день гуляли, покупали всевозможное мороженое и трдельники. И на пешеходный фонтан, схватив за руку, Измайлов меня в один из поздних вечеров затянул.
— Глеб!
— Ты в сладкой вате вся измазалась, — он, сволочь тоже мокрая, отозвался невозмутимо.
Не отпустил моей руки.
Впрочем, вырываться и спасаться я уже и не пыталась.
Не собиралась.
Играла музыка, что старой, летней и зажигательно-испанской была. Вспыхивала то ослепительно зелёным, то фиолетовым цветом подсветка вокруг нас. Поднимались, вырастая из асфальта, всё выше и выше водяные змеи, рассыпались на брызги, которые в лицо, окрашенное на секунды розовым, летели.
Так, что жмурилось.
Девались куда-то мысли, что до дома насквозь промокшими ещё как-то добираться будет надо и макияж, можно не сомневаться, потек. Хотелось вместо всех этих размышлений, подпевая бессмысленное про «Асерехе», танцевать.
Хохотать.
Смеяться, когда, портя и обрывая все заученные с детства и клипа движения, Глеб Александрович меня на руки подхватил и закружил.
— Изма-а-айлов, — я, хватаясь за его шею, завизжала от души, — скользко! Пусти. Я не хочу провести эту ночь с тобой в травме! Тут только первая городская рядом, а там Григорьев работает. Он нас сам доломает, когда увидит!
Он же ж дураков и самокатчиков, что тоже дураки, правда, альтернативные и в квадрате, на дух не переваривал.
А мы дураками точно были.
Ивницкая, смотревшая на нас со стороны, спустя полтора часа это мне с удовольствием подтвердила, призвала в свидетели Артёма, который, не осмеливаясь спорить с разозленной и огорченной нами Полькой, согласно кивнул.
В тот же момент…
Они, делая ставки на поцелуй, наблюдали.
Перестали кружить, но не поставили на асфальт меня.
Измайлов только остановился, уставился слишком серьёзно для шумного разноцветного вечера под открытым, по-августовски глубоким и чёрным, небом. И улыбка вместе со всеми радостными воплями под его взглядом куда-то пропала.
— Ты чего?
Самый банальный и заезженный всеми мыльными операми вопрос вырвался сам. Убедил, что в жизни, следуя ненаписанному сценарию неснятого глупого фильма про любовь, задаваться такими вот вопросами тоже вполне можно.
Я так точно могу.
— Ничего.
Измайлов по оригинальности от меня ушёл недалеко.
И это очень даже радовало.
Быть идиоткой в компании, а не гордом одиночестве мне всегда нравилось куда больше. Вселяло надежду, что не всё так печально и потеряно.
— Тогда верни меня на грешную землю.
— А я тебя от неё оторвал?
«Ты меня почти поцеловал!»
Прокричать в идеальную физиономию со вскинутой бровью, которая маячила совсем близко и провокационно-притягательно, хотелось именно это, только вот… хотел ли он?
Или показалось?
Может, я в очередной раз приняла желаемое за действительное? А Измайлов просто развлекался, веселился так, по-дружески. Ведь если бы хотел, то поцеловал бы, да?
Или… нет?
— Сама в шоке, — ногой, показывая, что от земли она весьма далеко, я покачала выразительно, проговорила с привычной ядовитостью. — Обычно ты меня, наоборот, в неё прикопать жаждешь.
— И даже начинаю вспоминать почему… — Глеб пробормотал себе под нос.
Всё же поставил на землю.
А я сбежала к Ивницкой, чьё слишком выразительное выражение лица проигнорировать было весьма сложно, но я справилась. У меня получилось напомнить себе, что с Измайловым мы просто дружим, а значит идти на второй круг и придавать значение любым его словам, взглядам и случайным прикосновениям смысла нет.
Встречается и женится он потом всё равно на других.
И если думать так, то… жить становилось проще.
Можно было спорить до хрипоты, выбирая фильм в кино, и отбирать после всё ведро попкорна, соглашаясь с тем, что Алина — хомяк прожорливый. Можно было, собираясь у Глеба, выгонять его с вновь холостяцкой кухни, выговаривать за единственную кастрюлю в доме и в ультимативной форме объявлять, что из салатов сегодня будет «Ревнивец».
Можно было, не смеясь от проделываемой авантюры в голос, приходить на психиатрию к перерыву, чтоб в кабинет незаметно проскользнуть и руку в конце пары при проверке посещаемости поднять.
— Калина, а Калина, а селезёнка существует? — это гадским придушенным шёпотом у меня спросили как раз на психиатрии.
В середине октября, когда сей чудесный цикл у нас шёл.
Моросил за окном дождь.
Прыгали по мокрым лапам сосен откормленные и под стать нам нахальные белки, которых тут, в областной психиатрической больнице, была тьма-тьмущая. Пройти мимо них спокойно и не покормить было невозможно.
Пусть и кормушек по всей территории у них имелось множество.
Но мы…
…мы в тот день, ожидая по отработанной схеме перерыв, дождаться его так и не смогли. Пошли сдаваться и давить на жалость, рассказывая про тяжкую жизнь студента, которому до психички и выселок за городом добираться так сложно.
И долго.
Так долго, что к одиннадцати за час до окончания пары мы только приперлись. Но пришли же, а значит, кто мы? Молодцы, а не прогульщики и отработчики!
— От… вали, — я послала добро и нежно.
Убила Измайлова только взглядом, ибо сидеть на подоконнике в туалете, в который мы набились впятером, было слегка неудобно и немножко тесно.
До кабинета и жалостливых объяснений мы не дошли.
Перерыв по закону
