Пробуждение Оливии - О’Роарк Элизабет
Тем не менее я облажался, и этим утром я с каждой минутой чувствую, как она все больше отдаляется.
Мы приезжаем на место проведения соревнований, и, как обычно, она начинает расхаживать взад-вперед, вот только сегодня ей от меня ничего не нужно. Передо мной та Оливия, какой она была при нашей первой встрече: та, что тщательно оберегает свои секреты, борется с невыносимым грузом и уверена, что никто не поможет ей с этой ношей.
Раздается выстрел. Она сразу стартует со спринта – как будто это конец забега, а не его начало; как будто ей бежать четыреста метров, а не целых три мили.
– Какого черта она делает? – стонет Питер.
Я вздрагиваю, сразу представляя дальнейшие события: когда она станет выдыхаться и ее догонят первые бегуньи, Оливия запаникует и начнет свое обычное мысленное самобичевание, к которому она так склонна. И тогда она сдастся.
К третьей миле все начинает разворачиваться именно так, как я предсказывал, и я вынужден просто наблюдать, не имея никакой возможности это исправить.
– Черт побери… Она только что проиграла нам региональные, – говорит Питер.
Я выхожу из себя. Он, конечно, мой начальник, и я должен держать рот на замке, но никто не будет винить в этом ее, даже он.
– Проиграла команда, – резко отвечаю я. – Благодаря Оливии мы хотя бы приблизились к тому, чтобы вообще на них пробиться.
Она прибегает четвертой, все равно первая из нашей команды, но тем не менее на несколько позиций ниже, чем нужно. Когда она проходит мимо, я хлопаю ее по плечу.
– Все в порядке, Оливия. Ты сделала все, что смогла.
Она кивает, но в изгибе ее губ и линии плеч читается поражение. Николь и Эрин ее обнимают, но Оливия не реагирует. Как будто это даже не печаль… как будто ее самой вообще нет. Раньше она не хотела переживать за команду, и мне кажется, прямо сейчас Оливия жалеет, что это изменилось.
Как только мы возвращаемся в кампус, я прощаюсь со всеми девчонками. Завтра тренировки не будет, а со вторника начинаются выходные, так что я не увижу их еще неделю.
Не увижу Оливию еще неделю.
Она уходит, и я смотрю ей вслед, жалея, что никак не могу уговорить ее остаться, пока она не исчезает из виду.
Следующие несколько дней жизнь на ферме нагоняет уныние на всех нас. Это напоминает времена сразу после смерти отца: всякий раз, когда мы садились ужинать, вид его пустого стула вызывал у нас тяжелые чувства. Хоть мама ничего и не говорит, я подозреваю, что она винит в этом меня. Я вижу это по ее глазам, по тому, как она слегка поджимает губы, стоит мне произнести имя Оливии. Похоже, единственный человек, которого все это радует, – Джессика.
– Без обид, – говорит она, когда мы едем на ужин во вторник вечером, – но будет здорово провести немного времени в семейном кругу без нее.
В семейном кругу? Боже, я мог бы столько всего на это ответить – мне с трудом удается держать свои мысли при себе.
– И ей пора найти собственную семью, – продолжает Джессика. – Вы не можете быть ее единственной поддержкой.
– Как именно она должна найти семью, Джесс? – Мой голос звучит отрывисто и сердито. – Разместить объявление на сайте?
– Уилл, не нужно грубить. Ты знаешь, что я имею в виду.
– Нет, на самом деле я вообще не врубаюсь, что ты несешь.
– Ты всегда защищаешь ее, – заявляет Джессика обвинительным тоном. – С тех пор как она здесь появилась, ты только и делаешь, что ищешь для нее оправдания, а она успешно этим пользуется.
У Джессики большая семья и родители, которые в ней души не чают. Ни свою машину, ни такую шикарную квартиру она не смогла бы себе позволить на зарплату в университете: все это у нее есть благодаря родителям, которые ни в чем не могут ей отказать. Что делает каждое ее слово еще более ужасающим.
– Чем именно она пользуется, Джессика? Яхтой и особняком моей семьи?
– Уилл, – отвечает она с дрожащими нотками в голосе, – эта неделя была для меня действительно тяжелой. Пожалуйста, не нужно все усугублять.
– И что же в ней было тяжелого? – раздраженно рычу я, еще даже не зная, что она собирается сказать.
– Именно на этой неделе мы потеряли дедушку. – Она прижимает палец к уголку глаза, как будто пытается сдержать слезы. – Я скучаю по семье и вспоминаю своего дедушку, а теперь еще ты на меня злишься… Все это тяжело для меня, понимаешь?
Мы уже почти приехали в город, и я знаю, что должен просто отпустить это, просто пережить этот вечер… но не могу.
– Когда?
– Когда что? – всхлипывает она.
– Когда умер твой дедушка?
– Несколько лет назад.
– Сколько, Джесс?
– Не знаю, в старших классах… Не в этом суть: я говорю о том, что…
Я разворачиваю машину. Я собирался дождаться окончания выходных, но я так просто не могу. Она ждет от меня сочувствия в связи со смертью ее дедушки, который умер по меньшей мере семь лет назад, – но не должен проявлять ни капли сочувствия к той, у кого вся семья мертва или бросила ее.
– Что ты делаешь? Нам не нужно возвращаться. – Она улыбается, вытирая очередную невидимую слезинку, а затем отбрасывает почти всю свою фальшивую грусть. – Я в порядке, просто немного расстроена из-за того, что не увижусь с семьей. Поехали дальше: со мной все будет хорошо.
Я делаю глубокий вдох, стараясь скрыть презрение в голосе и говорить спокойным тоном:
– Прости, Джесс, но из этого ничего не выйдет.
– Уилл, все в порядке. Мне просто нужно было немного поплакать…
– Нет, я не о нашем вечере. Я говорю о нас. У нас ничего не получится.
Даже не отрывая глаз от дороги, я чувствую, как она отпрянула от моих слов.
– Ты бросаешь меня? – задыхаясь, выдавливает она.
– У нас просто ничего не выходит, Джессика. Уверен, если ты задумаешься об этом, то тоже это поймешь.
– Но ведь у нас все хорошо!
– У нас куча проблем. Мы просто их не обсуждали.
– Это из-за секса? Ты ведь сам мне все время отказываешь! Я пыталась с тобой об этом поговорить…
– Дело не в сексе.
– Тогда в чем? Ты не можешь просто порвать со мной, даже не объяснив причины! – Джессика плачет, от чего ее слова становятся почти неразборчивыми. – Все думали, что ты собираешься сделать мне предложение, а вместо этого ты хочешь взять паузу?
– Я никогда не планировал делать предложение, я говорил тебе раз сто, что не хочу остепеняться. И мне не нужна пауза: я хочу расстаться.
Я останавливаю машину перед ее домом.
– Тогда почему? – требует она. – Я не выйду из машины, пока ты не назовешь мне причину.
– У нас нет ничего общего, Джессика, – мягко отвечаю я. – Подумай сама и поймешь, что это правда. Ты не занимаешься бегом, не интересуешься скалолазанием, тебе даже не нравится спорт. А я не занимаюсь тем, что интересно тебе. – По правде говоря, я даже не уверен, чем именно она занимается без меня, кроме работы и шопинга.
– Точно, – шипит она. – Мне все это неинтересно, зато интересно твоей драгоценной Оливии, не так ли?
– Она не имеет к этому никакого отношения.
– Она имеет к этому самое прямое отношение! – кричит Джессика. – У нас все было хорошо, пока не появилась она, и с тех пор все шло под откос! Я поняла, что ты мне изменяешь, еще когда ты перестал со мной спать.
– Я никогда не спал с Оливией, и, думаю, ты это знаешь.
– Чушь собачья! Уилл, по-твоему, я дура? Ты думаешь, я правда поверю, что ты проводишь столько времени с этой девушкой и спишь с ней под одной крышей, но вы ни разу не переспали?
– Да, я рассчитываю, что ты мне поверишь, потому что это правда!
– Тебя поймают! – снова кричит она. – Тебя поймают, и ты потеряешь работу, а твоя мама потеряет ферму. Ты этого хочешь?
– Я не сплю с ней! – выкрикиваю я. – В последний раз повторяю, у меня с ней ничего нет. А теперь, пожалуйста, выйди из машины.
