Дорогое удовольствие - Татьяна Никандрова
Совсем скоро Антон действительно засыпает, а я ворочаюсь на подушках почти до рассвета, по сто раз прокручивая в мыслях минувший разговор. Ненадолго притихшая тревога вновь баламутит душу, и усмирить ее не получается никакими доводами рассудка.
* * *
Как и следовало ожидать, наутро я чувствую себя совершенно разбитой: голова чугунная, глаза еле раскрываются, зеваю так, будто хочу поглотить мир. А еще эта жуткая мигрень… Она у меня всегда идет в комплекте с недосыпом. Особенно, если он, как сейчас, накопленный. По сути, я со дня рождения Пеплова толком не спала.
Соскребаю себя с постели и плетусь в душ. Стояние под прохладной водой хоть и бодрит, но все равно несущественно. Дремота, может, и спала, а вот головная боль никуда не делась. Вероятно, даже наоборот, усилилась. Что-то не припомню, когда мне в последний раз было так хреново…
Обмотавшись полотенцем, возвращаюсь в спальню и с нежностью кошусь на Пеплова, который еще спит. Темные, почти черные волосы небрежно взъерошены, длинные смоляные ресницы изредка подрагивают, а ярко очерченные губы слегка приоткрыты. Он красив, словно спустившийся с небес бог, и я до сих пор не могу поверить, что мне посчастливилось спать в его постели.
Любуясь Антоном, останавливаюсь у края кровати и вдруг ловлю себя на том, что мне холодно. Должно быть, еще не просохла, как следует. Беззвучно вздыхаю и, стараясь унять пробирающую дрожь, принимаюсь натягивать одежду, висящую на кресле.
– Уже уходишь? – раздается хриплый голос Пеплова за спиной.
– Да, на занятия пора, – отвечаю с улыбкой, недовольно отмечая странную слабость в конечностях.
– Иди сюда, – он говорит тихо и совсем не требовательно, но я все равно ему подчиняюсь. Как, впрочем, и всегда.
Подползаю к Антону и тотчас оказываюсь заключенной в его сильных согревающих объятьях. Он утыкается носом мне в шею и крошечными поцелуями исследует ключицы. Бедром я чувствую его возбуждение, но сосредоточиться на ощущениях не могу – сильно мешает ломота в теле. Суставы ноют, в пояснице неприятно постреливает, а першение в горле, на которое я поначалу не обратила внимания, становится совсем нестерпимым.
Коротко прокашлявшись, закрываю глаза и предпринимаю очередную попытку погрузиться в процесс. Антон отбрасывает в сторону лифчик, который я успела натянуть, и с жадностью обводит языком соски. Сначала один, потом другой. Он действует по обыкновению правильно и уверенно, и я тоже изо всех сил пытаюсь ему подыграть – постанываю, покусываю губы, ласково вожу руками по его спине.
– Что с тобой? – Антон приподнимает голову, и его вопросительный взгляд касается моего лица.
– В смысле? – непонимающе уточняю я.
– Ты какая-то напряженная и… Чересчур горячая. У тебя нет температуры?
– Нет-нет, все в порядке, продолжай, – мотаю головой я.
Отчего-то отказывать Пеплову в сексе по причине плохого самочувствия кажется мне совершенно неприемлемым. Сколько анекдотов ходит про женщин, у которых «болит голова» и чьи мужчины из-за этого ходят налево. Не хочу быть одной из них. Раз у Антона есть желание, я должна его удовлетворить.
Ничего не ответив, парень вновь возвращается к ласкам, а я отчаянно пытаюсь игнорировать распирающую боль в висках, которая, по ощущениям, становится все сильнее и сильнее. Когда Антон ловким движением вздергивает мои бедра, пристраиваясь сзади, из меня вырывается тихий, но вполне различимый скулеж. Не то чтобы мне неприятны его прикосновения, просто секс в позе «догги стайл» я явно не осилю. Да и без одеяла стало как-то совсем зябко…
– Так, понятно, – Пеплов отстраняется от меня и спрыгивает с кровати, возвращая приспущенные боксеры на прежнее место.
Ну вот! Только что в нем горела страсть, а я своими долбанными скрипами все испортила!
– Ты куда? – злясь на себя за собственную слабость, вопрошаю я.
– Одевайся, отвезу тебя домой. Врача вызовешь.
– Но…
– Камила, я же вижу, что тебе плохо. Зачем ты пытаешься изобразить возбуждение, когда его нет? – он строго смотрит на меня.
– Мне просто не хотелось тебя разочаровывать… – тихо отзываюсь я, кутаясь в одеяло.
– Что за бред? – Пеплов закатывает глаза. – Ты же не сучка во время течки, чтобы все время быть мокрой. Не хотеть секса во время болезни – это нормально. Ненормально – заставлять себя его хотеть. Личные границы, помнишь?
– Помню, – киваю я. – Просто мне как-то привычней в первую очередь думать о тебе…
– От дурных привычек надо избавляться, – жестко заявляет Антон. – На первом месте у человека должно быть собственное «я», Камила.
– Но, – прерываюсь на кашель, – разве это не эгоизм?
– А кто сказал, что эгоизм – это плохо? – парень с любопытством изгибает бровь.
– Мама, бабушка, учителя в школе, – немного помедлив, говорю я.
– И кто из них был счастливым человеком? – он слегка щурит глаза.
Повисает тишина. Непонятная. Странная. И порождающая еще больше вопросов.
– Ты считаешь, что счастливы только эгоисты? – пребывая в замешательстве, интересуюсь я.
– Я считаю, о личном счастье не может быть и речи, если ты постоянно переживаешь о чужом мнении и пытаешься всем угодить, – спокойно произносит Антон.
Глава 34
За всю неделю, которую я провела на больничном, Пеплов ни разу меня не навестил. Нет, я все понимаю, он жутко занятой человек, да и риск заразиться от гриппующей любовницы довольно велик… Но все же мне было бы так приятно, если б он заскочил хотя бы на полчаса. Просто узнать, как дела, рассказать новости и выпить чаю.
Наверное, когда люди состоят в настоящих отношениях, именно так все и складывается. Мужчина приезжает к тебе вечером после работы с банкой горячего куриного бульона, ласково гладит по волосам, развлекает разговорами и подсовывает бумажные платочки каждый раз, когда ты чихаешь. Если честно, в общении с Пепловым мне очень не хватает этой простой, не связанной с сексом нежности. С ним я чувствую себя желанной, но не любимой. А в этих понятиях заключена огромная разница.
К любимой женщине Антон бы, несомненно, приехал. Любимой женщине он бы звонил не через, а каждый день. Любимую женщину он бы водил в кино, рестораны и другие общественные места. Любимую женщину он бы называл как-то иначе, чем просто по имени. А еще с любимой
