Бывший моей соперницы - Яна Лари

И снова я стою прибитый, не зная, что предпринять. Та моя часть, что устала оправдываться — говорит слать всех лесом во главе с их охрененно объективными выводами! Однако есть и другая часть, та, что хочет пробиться сквозь барьер недоверия, пусть потрёпанным, но дышащим полной грудью. И она заставляет меня прижимать к себе Надю, как последний баллон с кислородом в затонувшей субмарине.

— Вот значит как, Ремизов... — растерянно шепчет Надя, и я вижу словно наяву, как она хлопает дверью уходя. Преданная очередным мудаком.

— Именно так, — вклинивается Женя, от присутствия которой я бы и рад поскорее избавиться, но для этого придётся отпустить свою Фиалку, а так рисковать я сейчас не готов. — Знаешь, сколько баб на него вешается? Хоть на одну бы посмотрел! И, главное — свою принадлежность к вражеской лиге не отрицает. Значит так, Марик. Письмо Патрику я как-нибудь сама состряпаю. Переводчик мне в помощь. Пусть Маяковского переваривает. Всё. Адьёс!

Глазам своим не верю, когда она мне подмигивает в конце тирады, но уходит, слава богу.

— Дай пройти, — как-то отстранённо просит Надя.

— Куда? — рявкаю невольно, перехватывая её за запястье.

Она с удивлением оборачивается, долго смотрит на мою руку, затем на меня.

— На кухню, — отвечает серьёзно. — Если ещё кто-нибудь так внезапно выскочит, хочу иметь при себе чугунную сковородку.

— А у меня чугунной нет, — бормочу растерянно, следуя за ней.

— Так я и думала. Сумку подай.

Послушно, так как всё ещё ошарашен её поведением, вношу на кухню тяжеленный клетчатый баул. Настороженно наблюдаю за тем, как Надя деловито вжикает молнией и принимается доставать завёрнутые в какие-то тряпки банки с вареньем, пластиковые контейнеры с выпечкой и… бляха муха, увесистую даже на вид, сверкающую начищенным чугунным дном сковородку!

— Это что? — уточняю, ибо что-то мне подсказывает, что Надя на ней собралась отнюдь не оладьи мне жарить.

— Это бабуля просила передать тебе своё благословение. Как знала, что вы здесь в столице все с ума посходили. — С грохотом опускает утварь на плиту.

— Надя. Ты что, совсем не собираешься выяснять отношения?! — пытаюсь экстренно переосмыслить происходящее.

— Мы ещё твою ориентацию не выяснили.

— Мою ориентацию? — выдыхаю растерянно.

— Да. — Она продолжает сосредоточенно выкладывать домашнюю колбасу, овощи…

— Нормально с ней всё…

— Хорошо. Я рада.

— Надь, что происходит-то?

— Я хочу извиниться.

— За что?!

— Прости меня, пожалуйста. Я вела себя как эгоистка. Сейчас побывала на твоём месте… И знаешь, — начинает всхлипывать. — Врагу не пожелаю там оказаться…

— Надя?.. — Забираю из её рук контейнер с сотами.

— Там бабушка ещё наливку передала…

— Посмотри на меня. — Притягиваю Надю к себе, но она сразу же прячет лицо у меня на плече.

Мы молчим, я слышу, как она рвано вздыхает.

— Это больно…

— Я знаю.

Тонкие пальцы проскальзывают мне за шею.

— Марк… Она, правда, приходила по делу?

У меня в груди что-то сбоит от понимания, что при всей моей чёрствости у меня самого щиплет веки оттого, что моя женщина нашла в себе силы и мудрость задать такой простой и в то же время важный вопрос.

— Это долгая и совершенно идиотская история, доставай своё мороженое, расскажу с самого начала…

Эпилог

Полная луна, наконец, выглянула из-за туч. Минут пять ждал, считая секунды затяжками.

Пора.

Бесшумно прокравшись к кровати, перевожу время на часах с трёх ночи на семь утра. Пальцы подрагивают. Я не умею красиво ездить по ушам. То, что колотится во мне… Я даже слов таких не знаю! Проверено, искал не один вечер. Но всё не так, не о том…

Много пафоса, мало смысла, ещё меньше настоящих чувств.

Теперь нервничаю дико. Погода так-то тоже на троечку. Октябрь…

— Подъём, лентяйка! — встряхиваю Надю вместе со звонком будильника.

Она с сердитым стоном смахивает на пол дребезжащие часы, садится на кровати, но сразу же плюхается назад, накрывая голову моей подушкой. И всё это — не открывая глаз.

Смотрю и сердце кровью обливается.

— На пары не пойдёшь? — произношу, чувствуя себя отъявленным садистом. — Правильно. Я давно говорю, не хрен тебе среди этих лбов озабоченных делать.

— Ещё минуточку… — вздыхает она тоном, каким умирающий просит воды.

Мне проще, я вообще ещё не ложился, а от волнения бодр, как бываю не каждое утро.

— Да ты спи-спи… Диплом мы тебе купим. — Похлопываю её по заднице. — Возьму тебя к себе секретаршей. А потом на столе в своём кабинете возьму… На подоконнике… О, ещё диван наконец привезли! Жестковат, правда…

— Встаю я, встаю! Чёрт… — Шарит рукой по тумбочке. — Где мой телефон?

— В рюкзак убрал, а то опять дома забудешь, — добавляю в голос стали, пряча мобильный за спину.

Я тогда даже не рыкнул, чтоб вы понимали. Молча прошёл через всю аудиторию и лично положил перед ней чёртов девайс. Препод, мой хороший знакомый, от души подыграл, обратившись ко мне по имени-отчеству с вопросом, нужно ли взять эту студентку на карандаш.

Ответил, что буду лично гонять её дополнительно, возвышаясь над притихшими студентами и прожигая немигающим взглядом кудрявого пацана, сидящего рядом с Войтовой и порывающимся ей что-то шепнуть.

Уже дома Надя, не стесняясь в выражениях, начала высказывать мне всё, что думает по поводу лишнего внимания и о том, какой я ревнивый болван. Но ссора стухла так и не разгоревшись, а я имел удовольствие лишний раз услышать, какой я незаменимый, классный… а потом ещё и саму Надю имел прямо в прихожей, прижимая её спиной к зеркальной стене.

Зато потом она усталая и обмякшая призналась, что, вообще-то, любит, когда у меня вот такое суровое выражение лица и такой голос, вгоняющий незадачливых поклонников в состояние лёгкой паники. Она так чувствует себя нужной.

Приятно, чёрт. Но хочется, чтобы Надя чувствовала себя любимой, а в таком она ещё ни разу не признавалась.

Никогда.

— Надь, ты ещё долго будешь копаться? Можем с собой подушку прихватить, если тебя это мотивирует. — Ирония даётся с трудом, потому что, выйдя из душа, она приближается совершенно нагая, проводит кончиками пальцев по