Никто, кроме тебя (СИ) - Селезнева Алиса

– Тебе было чуть больше трёх, а прошло шестнадцать лет, да и твоя мать вряд ли махала у тебя перед носом моими фотографиями. Естественно, ты не вспомнила. У меня тогда не было ни бороды, ни морщин.

Я выдавила ничего не значащую улыбку. Дядя Рома, роды, которые он принимал, я, родившаяся не в больнице. Совпадения всплывали и тут и там, но мы всякий раз отмахивались от них и не хотели замечать. То ли по глупости, то ли по какой-то другой причине.

Поднеся правую руку к глазам, я по привычке потёрла кольцо. Пол под ногами больше не качался. В моей голове он как будто был раскатан по брёвнышку. Но я всё ещё надеялась собрать его воедино. Кольцо сидело как влитое и палец больше не перетягивало. Роман вернул мне его четыре дня назад, и после «раскатки» гравировка не пострадала ни на миллиметр.

– Рома?.. А кольцо, что ты мне подарил, раньше принадлежало Наташе?

Убрав руки от головы, он посмотрел на меня открыто и прямо.

– Не потому что мне было жаль денег на новое.

– А почему?

В глазах защипало. Мой голос прозвучал так устало, словно я неделю безвылазно натирала полы, гладила и готовила.

– Потому что это твоё кольцо.

На мгновение мне показалось, что я сплю и что всё это неправда. Для острастки я даже ущипнула себя сначала за шею, а потом за щёку, но ужасная картинка не потеряла своей чёткости.

– За несколько дней до смерти Николай Андреевич говорил со мной о тебе. Я знаю, ты тогда стояла под дверью и слышала часть разговора. Он просил к тебе присмотреться. Обратить внимание на манеру говорить, ходить, даже наклонять голову.

– Николай Андреевич болел! – не выдержав, я закричала и, испугавшись собственного крика, закрыла уши руками. – У него была деменция, шизофрения и чёрт знает что ещё. Ты сам это потом признал.

– А если я ошибался, а Николай Андреевич был единственным разумным человеком из нас троих? Я смотрел на тебя все эти месяцы. Как ты ешь, как готовишь, как держишь книгу. Ты даже говоришь теми же словами, что использовала она. Помнишь мастера Йоду? Наташа тоже знала о нём только это. Что он грустит всякий раз, когда кто-то пишет «Да пребудет с тобой сила» через «и». А твои слова про реинкарнацию… Услышав их, я решил, что ты тоже начала вспоминать.

«Ты такая же замена, как и я. Такая же. Такая же. Такая же…»

Пытаясь отогнать ненавистное видение, я тряхнула волосами.

– Кого ты позвал замуж, Рома? Меня или Наташу?

– Неужели ты не понимаешь? Ты и есть она. Я не знаю, как и почему, но ты вернулась ко мне.

«Не знаю, что он там питал к тебе раньше, но сейчас он пытается слепить из тебя её». 

– Меня ни к одной женщине не тянуло так, как к тебе. С первой минуты. С первой встречи. До умопомрачения. Я дал тебе визитку, а ты не перезвонила. Единственная из всех. Я три месяца тебя из головы не мог выкинуть. Твоё лицо так и стояло перед глазами, поэтому я и вспомнил тебя сразу, как только увидел у Николая Андреевича. Ты порождала такие чувства, о которых я уже и думать забыл. Поэтому и злился на тебя. Поэтому почти возненавидел. Мне казалось, что я предаю Наташу.

Поднявшись на ноги, я сняла кольцо и, прохромав к телевизору, оставила его на тумбочке. Без кольца я чувствовала себя голой, но выбора уже не было.

– Наташа тоже не любила роллы?

– Не жаловала.

– То есть ты устраивал мне каждодневные проверки?

– Не каждый день, но часто.

– И я их все с честью проходила?

Он не ответил. Я бросила взгляд на сервант и нашла глазами фотографию его жены. На мгновение мне почудилось, что её улыбка стала шире.

«Не надейся её победить! Наташа никогда не подпустит к Роману другую женщину».

– Теперь понятно, почему ты не пошёл к ней, когда мы встретились на кладбище. Зачем тебе могила, если рядом спит реинкарнация твоей обожаемой Наташи? Наташи, на которой ты помешался.

Колено ныло, поэтому двигаться быстро я не могла, но, прохромав в свою комнату, схватила с вешалки кардиган и вытащила из глубины зонтик. На сбор остальных вещей времени не было. Роман плёлся сзади и что-то говорил. Я больше не хотела его слушать.

– Выйди, пожалуйста. Мне надо переодеться.

Он нехотя закрыл за собой дверь. Я скинула дырявые брюки и натянула джинсы. Рану ещё не покрыла корочка, и по-хорошему её надо было забинтовать. Но возвратиться к аптечке я уже не могла.

Потом. Всё остальное потом.

Когда я вышла из комнаты, Роман по-прежнему стоял у дверей. В его глазах застыло какое-то странное удивление. Он словно не узнавал меня.

‒ Куда ты собралась?

У меня не нашлось ответа, потому что я не представляла, куда пойду. Но мне надо было подумать. Хорошенько подумать обо всём, что случилось. И что делать дальше.

– Если хочешь побыть одна, давай я сегодня уеду к себе, а ты останешься здесь.

Не оглядываясь, я прошла в прихожую и встала у зеркала.

– Это твоя квартира, Рома.

– Тебе даже некуда идти.

Его слова больно ударили меня по живому. Я развернулась и буквально заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Я не бездомная. Для меня найдётся место в этом мире.

Шумно выдохнув, он взъерошил волосы и подошёл ко мне вплотную.

– Милая моя, драгоценная… Я тебя двадцать лет искал. Ты не можешь вот так уйти.

Чтобы снова не закричать, я сжала ладони в кулаки, вонзив ногти в кожу.

– Ты искал двадцать лет девушку, похожую на свою жену. Но я не хочу быть ею.

‒ Света…

Он попытался ко мне прикоснуться. Я остановила его вытянутой вперёд ладонью.

– Тогда в марте, когда ты привёз меня из больницы, ты обещал, что не будешь удерживать, если я захочу уйти. Сегодня я хочу уйти.

Роман дёрнул плечом и прикрыл глаза. Подбородок его затрясся. По лицу пробежала судорога.

Я вышла из дома так же тихо, как однажды вошла. Небо стало ещё темнее, чем было полчаса назад, и когда я доковыляла до остановки, на асфальт упали первые капли дождя.

Глава 28

Автобус ехал вперёд и никуда не сворачивал. Я не смотрела ни в окно, ни на сидящих рядом пассажиров. Только на застеклённую кабину водителя. Но и её видела не слишком-то чётко. Глаза заслоняла пелена слёз. Роман сказал правду. Идти мне действительно было некуда. В общагу бы меня не пустили. Возвратиться к бабушке не позволяла гордость. А к Илоне я не могла пойти, потому что Роман в первую очередь стал бы искать меня именно там. Значит, единственным вариантом перекантоваться где-то пару дней оставался какой-нибудь хостел или недорогая гостиница.

Дождь за окном разрастался, а выключенный телефон по-прежнему валялся на дне моей сумки. Включить его было равносильно смерти, поэтому, набрав полные лёгкие воздуха, я обратилась к сидящей напротив женщине:

– Вы не знаете никакого хостела поблизости?

Та приспустила очки и, внимательно оглядев меня с ног до головы, нажала на приложение «Карты» в своём смартфоне.

– Через две остановки, – спустя какое-то время произнесла она, – дойдёте до светофора, а потом свернёте налево. Называется «Надежда».

При других обстоятельствах я бы, наверное, улыбнулась. Надежда… Символичное название для хостела. Но инструкцию женщины выполнила. Правое колено болело, и я шла, чуть прихрамывая, пока не упёрлась в светло-жёлтое здание, напоминающее университетское общежитие.

На ресепшен меня встретила девушка в чёрном брючном костюме. Я свернула мокрый зонт, протянула ей паспорт и на всякий случай достала банковскую карту.

– Двое суток, – попросила я.

Она застучала по клавиатуре, а затем, выйдя из-за стойки, сопроводила меня до дверей. В голове гудело, поэтому я даже не спросила, во сколько обошёлся один день.

Осматривать комнату желания не было. Лишь краем глаза я успела зацепить три двухъярусные кровати, один стул и зеленоватые занавески на окнах.

Забравшись на «второй этаж», чтобы уж точно никто не побеспокоил, я откинулась на подушку. Временами спала, временами глазела в потолок, временами вытирала бегущие по щекам слёзы. День сменился ночью, и всё повторилось снова. Я спала, глушила в груди рыдания и созерцала хорошо выбеленный потолок. Ни жажды, ни аппетита не было, поэтому справлять естественные потребности надобности тоже не возникало. Я продолжала лежать и только иногда переворачивалась на другой бок.