Весеннее чудо для мажора - Юлия Гауф
— Ты его…
— Избил. И доходчиво объяснил, что будет, если еще раз увижу его в радиусе ста метров от тебя. На примере показал, что будет. Думаю, теперь дошло, — Булатов размял плечи, и завел машину.
Крови на нем нет. Лицо довольное, расслабленное. Но…
— Ты же не перестарался там?
— Сдержался, Лиз. Жить этот кретин будет. Возможно, долго. Если к тебе подкатывать не будет. Ну что, тебя поучить водить?
— Потом, поехали отсюда скорее, — нервно рассмеялась я.
Вот мужики! Ну почему слова никто не понимает? Почему нужно силой всегда мериться?
Булатов включил радио, поморщился, и выбрал другую волну со старым южным рэпом. Так мы выехали за город — слушая песни, и молча.
— Лиз, если вдруг снова начнешь сомневаться во мне, если кто-то наплетет какой-то бред, что ты будешь делать?
— Я все поняла уже. Не совсем же дура! Только сделай одолжение, не являйся ко мне с помадой на шее и других местах — тут могу и не понять, знаешь ли.
— Поверь, изменять я тебе не буду. Жизнь дорога, — хохотнул он. — Да и однолюб я, как оказалось. Однолюб и одноёб…
— Андрей! — крикнула возмущенно, и, одновременно с хохотом — ну и пошляк же!
— Кстати, о последнем, — Булатов свернул к старой, неработающей заправке, и заехал за нее. — Давай-ка, кудрявая, на родину!
Он похлопал себя по бедрам.
— Прямо здесь?
— И сейчас, — оскалился Андрей, и отстегнул мой ремень безопасности. — Хочу уже получить свой сюрприз. До дома терпеть не собираюсь.
Не могу я не смущаться, хотя чего только между нами с Андреем не было. Встречались мы недолго, но недотрогу я из себя не строила, и не пожалела об этом ни разу. А Вик… все равно стыдно немного перед ним — я ведь заменить Андрея пыталась, его представляла, и все равно не то было. Вообще. Год с ним провела, но даже слабого влечения не смогла почувствовать. А уж так, как с Андреем — чтобы кровь кипела, чтобы сердце из груди выскакивало, чтобы злил и восхищал, чтобы хотелось и отдаться ему, и прибить… такого не было.
Наверное, ни с кем другим и не будет.
Я тоже однолюб, и одно-то-самое-матерное-слово.
— А если кто-то увидит? — прикусила губу, но оседлала его бедра.
— Пусть смотрят. И завидуют, — шумно выдохнул Андрей.
Он опустил руки мне на талию — ладони большие, теплые, как обычно разбитые. Греют меня сквозь футболку, обжигают. Как и его дыхание — шумное, ошпаривающее мою кожу.
Черт, нужно было не футболку с джинсами надевать, а что-то соблазнительное, наверное.
— И тебе все равно, если на меня будет смотреть какой-то извращенец? — изогнулась, и сняла футболку.
Да! Его взгляд, черт возьми! Он стоит даже позора, если нас застукают! То, как Андрей смотрит на мою грудь, не скрытую, а наоборот, выставленную напоказ этим жутким бельем.
— Ты же со мной. И так будет всегда, Лиза, — он резко притиснул меня к своему торсу, заставил выгнуться в талии, и накрыл ртом грудь.
Поцелуй жесткий, чувствую, как мокнет прозрачная ткань лифа под губами Андрея. Соски призывно встают, а в теле… в теле дрожь. Чувственная, заставляющая сходить с ума, и желать большего — всего, чего может мне дать Андрей.
— Только попробуй еще с кем-то связаться, кудрявая. Убью, поняла? — рыкнул он, и прикусил сосок в наказание.
— Ай! Больно, — зашипела, и… застонала.
Больно, и офигенно хорошо. И Андрей это понял — снова накрыл грудь влажным, нежным поцелуем, и прикусил, отнюдь не легонько, а очень даже ощутимо. Острое чувство — боль простреливает, а за ней приходит волна наслаждения. От его языка, от того, что грудь влажная, от его губ и зубов.
От того, что я промежностью чувствую его эрекцию.
Потерлась об его бедра, пытаясь чуть притушить пожар между ног, и поплатилась за это.
— Все, Лизка, — Андрей скинул меня с себя, и взялся за мои джинсы, — прелюдию я тебе дома устрою. А сейчас трахну. Возражения?
— Никаких, — приподняла попу с сидения, дрожащими руками помогая Андрею расправиться с моей одеждой.
Андрей расстегнул на себе джинсы, и притянул меня к себе.
— А ты не хочешь полностью раздеться, м?
Я потерлась об него грудью, и застонала — до того это остро. Обожаю! Просто обожаю!
— Мне достаточно того, что ты голенькая, — Андрей обхватил мои ягодицы.
Сжал их в ладонях, и качнул меня на своих бедрах.
— Эгоист! — прошептала я, не в силах прекратить двигаться.
Трусь об него как кошка под валерьянкой. Грудь ноет, побаливает. Себя я ласкаю, или Андрея, пока безостановочно вжимаюсь в его торс? Но это хоть немного помогает притушить пожар.
Мы оба смакуем момент. За стеклами автомобиля ни разу не красиво — заброшенная заправка. Еще и подростки с вандалами потрудились — все в граффити и матерных надписях. В такие места, думаю, маньяки и привозят своих жертв — что-то из американского фильма ужасов.
А мне плевать.
Андрей тяжело дышит, наслаждается тем, как я изгибаюсь, прогибаюсь в пояснице. Между ног стыдно-мокро, но никто из нас не может прекратить. Исполняю танец змеи на его эрекции, и схожу с ума от выражения лица Андрея — на нём и мука, и кайф.
— Как тебе комплектик? — тихо спросила.
Прикусила мочку его уха, и лизнула влажно. Андрей дернулся подо мной жестко, подкинул на бедрах, и я простонала ему в ухо его же имя:
— Андре-е-ей… давай уже!
— Уверена? — спросил этот мерзавец.
Я бы ответила ему. Но именно в этот момент Андрей просунул между нашими телами ладонь, нашел пальцами клитор, и сжал его.
— Ты для меня такая влажная и горячая? — чувствую, как его пальцы скользят по складочкам, задевают клитор.
Обводят его, сжимают, легонько бьют. И снова скользят.
Мучают.
— Для меня, Лизка? — прохрипел Андрей.
— Нет. Для Вика, — лизнула его солоноватую шею, и жадно куснула.
— Убью!
— Сначала трахни, а потом убивай.
— Трахну, — пообещал Булатов, и скользнул в меня сразу двумя пальцами. — Сожми их… сожми…
Всхлипнула, напрягла мышцы, и плотно сжалась вокруг его пальцев. Дьявол, хорошо-то как! Вот только, кажется, после нас сидения нужно
