Мой гениальный залёт - Ева Ночь
Он волнуется. А поэтому я успокаиваюсь. Но, может, потому что он действительно волнуется, что-то внутри неудобно колется, будто в кофту мягкой вязки затесалась щепка или колючка.
Я выхожу ему навстречу – слышала, как Ильин приказывал охране не пускать моего фиктивного жениха внутрь здания. Мне сейчас только разборок не хватает для полного счастья. Вечер бы пережить.
– Юля, – хватает Костров меня за руки и оглядывает с ног до головы. Можно подумать, миллион лет не виделись.
Нет, я не переодевалась. Много чести для домашнего ужина. А вот причёску в обеденный перерыв сделала. И тоже не потому что ужин, а потому что заранее была записана к мастеру.
Странное чувство, но я чувствовала себя обновлённой. Нам, девочкам, это так порой необходимо: новое платьице, причёска или маникюр. И всё совсем по-другому становится.
Вспомнила о платье, что светилось во тьме. Я его снова рядом положила. И смотрела, пока не уснула. Будто сто лет назад случился день рождения и та единственная ночь с Костровым.
– Поехали? – он щурится. Чуть заметно торчит хохолок на макушке. Никак не желает вписываться в модную причёску. Пальцы у него горячие. И будь это вчера, я бы расслабилась, улыбнулась ему в ответ. А сейчас не могу, хоть меня и подмывает задать самый главный вопрос. Но позже. Так, как я задумала.
– Поехали, – киваю и сажусь в машину. Костров заботливо накидывает на меня ремень безопасности, и снова это меня задевает, но я держусь из последних сил.
– Юль, ты плохо себя чувствуешь? – Костров с тревогой заглядывает мне в лицо. – Скажи, не молчи. Я позвоню родителям, и мы никуда не поедем.
– Нет, всё в порядке, – не смотрю ему в глаза. – Я просто устала немного. День был тяжёлым.
Он шумно выдыхает, а я думаю: и это игра? А может, я всё же ему нравлюсь? Но тогда почему? Ответов у меня нет.
– Добрый вечер, дорогие! – сияет, как люстра в тысячу свечей, мама Лена с порога. – А мы уже заждались! Ну что вы так поздно? – отчитывает она сына как школьника.
– Это я виноват, мам, – целует её в щёку Костров. – Опоздал. Ты кормить нас будешь? Я голоден как волк!
– Тогда мой руки, – треплет она его по волосам.
Я не спешу. Прохожу в комнату. Не наглею, но рассматриваю помещение. Я даже не ищу. Я уверена, что здесь найду ответ на свой главный вопрос.
– Дима тоже опаздывает, – сетует мама Лена, – сложно собраться вовремя в наш стремительный век.
Она осекается, ловя мой взгляд, прикованный к фотографии в рамке. Их немного, и, к счастью, никто ничего не пытался прятать, на что я и рассчитывала.
Я подхожу к стене. Провожу пальцем по лицам. Два почти одинаковых пацана. Улыбаются очень похоже. Один из них в очках, второй – без. У первого торчит хохолок на макушке, трогательный такой. Хочется взять и пригладить. Он и в тридцать пять такой же – непокорный.
– Кто из них Павлик? – спрашиваю, оборачиваясь. Слышу, как издаёт какой-то звук у двери подоспевший Костров.
– Юль, я тебе всё объясню! – бросается он решительно вперёд, но я лишь выбрасываю вперёд руку, отгораживаюсь ладонью.
– Каково это – быть матерью близнецов? – спрашиваю, глядя маме Лене в глаза.
Глава 36
Разоблачение. Финал
Юля
У мамы Лены смягчается взгляд. Она не пасует, не прячется и не пытается увильнуть, и от этого становится легче.
– Юль! – кидается ко мне Костров, и приходится посмотреть на него.
– Если ты сейчас подойдёшь ко мне, я закричу! – никогда не думала, что сумею сказать это так глубоко. Он даже пятится, запнувшись.
– Выйди, сынок, – просит его мать мягко. – Выйди, пожалуйста.
И он её слушает. Уходит. Странно, правда, пятясь задом, словно не решается повернуться ко мне спиной. И смотрит, смотрит мне в лицо, будто умоляя. Вид у него растерянный, но мне его ничуть не жаль.
Я заледеневшая Снежная Королева, у которой на руках – осколки льда для слова «…опа», а мне как-то нужно из них сложить слово «счастье».
– Матерью вообще быть нелегко, – неслышно подходит ко мне Кострова и снимает фото со стены. – Это не обуза, нет. А большая ответственность. И дело не в том, что ты недоедаешь или недосыпаешь – это всё мелочи. Ты становишься другой. Мир меняется. Начинает звучать и разговаривать, как твои дети. Расти и удивляться. И ты словно заново проходишь по ступеням детства, где ты не ребёнок, а мама. Тебе нужно на вопросы ответить и мордочку им умыть, ножки поцеловать и разнять, если мальчишки дерутся.
– Кто из них Павлик? – спрашиваю, как только мама Лена делает паузу.
Я знаю, кто был со мной вчера и ехал сегодня в машине.
– Это Павлик, а это Егор, – показывает она по очереди.
– Егор, значит, – смотрю я на мальчика с хохолком и в очках.
– Ты бы не рубила с плеча, – начинает она осторожно. – Возможно, у него есть аргументы.
О, да. Два аргумента у меня уже имеются. Очень веские, я бы сказала. Только предъявлять их смысла не вижу. Тем более, что я не знаю, кто их отец. Павлик, наверное. Ведь именно у него я была на день рождения. А Егор, судя по всему, развлекал и развлекался. И какой-то план у них, наверное, был.
– Я не хочу выслушивать, – поднимаю я на неё глаза. – Вы простите. И на ужин я не останусь. Я… хотела убедиться. Узнать правду. Мне этого достаточно. И я не в претензии, честно. Возможно, я всё это заслужила.
– А давай мы чаю выпьем? – пытается отвлечь меня мама Лена. Я ей благодарна за оптимизм, желание углы сгладить. – А хочешь, вообще в загул уйдём? Бросим мальчишек, пусть побудут в одиночестве, без нас? Им иногда полезно подумать и понять, как оно, когда нас рядом нет.
Я лишь качаю головой и набираю номер такси.
– Вы простите меня, – извиняюсь искренне. – Я
