Мария Арбатова - Визит нестарой дамы
– Я понимаю все, кроме одного – почему это в центре города, а не в специальном квартале? – злилась Дин.
– У нас центр города и есть специальный квартал, – зевала я.
– Почему в таком случае ваши придурки-художники не замечают, где они живут и что им надо отражать? Перед отъездом я была на русской выставке: один устроил экологическое шоу, посадил крысу в аквариум и расписал стены гринписовскими лозунгами; другой изобразил акцию поедания немецкого йогурта солдатской ложкой; третий показал документальный фильм про делание аборта… Такой среднеарифметический мировой госзаказ. Невозможно было представить, что я увижу здесь…
– Наши рисуют то, за что ваши платят, иначе они грузили бы вагоны. А ты б выписала русские газеты и читала. У искусства здесь… конец перспективы. Жизнь переходного периода покруче всяких акций, у нас каждая программа новостей такое вываливает, что десять Мрожеков за всю жизнь не придумают.
– Ира, здравствуйте, – закричала пробегавшая мимо девушка. – Умоляю, зайдите на пресс-конференцию. Там один молодой гений, и совершенно нет бомонда. Вы меня не узнали? Я же у вас в прошлом году брала интервью для французского журнала!
– Здравствуйте. – Конечно, я ее не узнала.
– Пойдемте на конференцию. Там гениальный дизайнер. Одежда двадцать первого века. Фуршет халявный, а тут все так дорого.
Последний довод показался убедительным. Девица доволокла нас до мордастого секьюрити, и он, совсем как в фильме «Королевство кривых зеркал», рявкнул:
– Руки!
– Что «руки»? – оторопели мы с Дин.
– Ой, извините, – заверещала журналистка, – я не сообразила в суматохе, пойдемте вниз, вам сейчас на руки поставят печать.
– Какую печать?
– Чтобы чужие не попали на пресс-конференцию и не выпили на халяву.
– А нельзя мне поставить печати на все тело, я завтра покажу это в американском посольстве? – спросила Дин.
– Нет, только на руку, – со вздохом сказала журналистка.
Внизу каким-то миниатюрным рентгеновским аппаратом нам нанесли рисунок на руки. И, посветив на него другим миниатюрным рентгеновским аппаратом, мордастый секьюрити открыл дверь на пресс-конференцию.
Там вилось вокругтряпочное общество дизайнеров, моделей, журналистов и прихлебателей. За освещенным столом сидел крохотный лохматый юноша в драной кожаной тужурке в окружении голенастых безгрудых топ-моделей, пучивших глаза и показывающих зубы. Одеты они были во что-то неопрятное, а на головках торчало и отклячивалось что-то насекомье. Попивающие халявные напитки журналисты задавали вопросы. Мне подали программку с портретом лохматого юноши и надписью: «Новая эротичная коллекция Оси Бутылкина “Паук и Мухи”».
– Как вы себя чувствуете, Танечка, в осиной паутине? – спрашивала толстая тетка с диктофоном, обозначившая кожаным комбинезоном причастность к молодежной тусовке.
– Я уже год работаю с Осей Бутылкиным, – говорила девушка, глуповато улыбаясь. – Это так увлекательно. Я получаю наслаждение от работы с новой коллекцией. Я открыла в себе новые грани. Это так потрясающе.
Я вспомнила презентацию, на которой оказалась не менее случайно. Показ одежды кончился, я стояла у фуршетного стола в щебечущей компании, и высокая худенькая манекенщица жирафским изгибом зависла над маленькой стилисткой и хрипло попросила: «Валька, пойдем вместе в тубзик, я одна стесняюсь!» И это девчачье слово «тубзик», которое и я, и мои дочки носили до третьего класса, а потом меняли на более возрастные синонимы, трогательно высунулось из отшлифованного глазами и кремами тела, старающегося жить бедной, но взрослой жизнью.
– Скажи, Ося, почему ты так уродуешь девчонок своими прикидами, может, ты голубой? – жуя жвачку, орал молодчик комсомольской внешности. В моей пьяной голове почему-то застучало: «Муха по полю пошла, муха денежку нашла».
– Один раз не пидарас! – парировал именинник.
Все напоминало детский утренник. Я подумала – какое счастье, что я редко выбираюсь в свет, это ПТУ уже везде, даже в нашей когда-то «Метелице».
– Не могу больше, – застонала Дин. – Какие-то нормы жизни несовершеннолетних! Поехали домой.
Мы начали незаметно отползать, чтобы журналистка, потрудившаяся над добыванием печатей, не словила нас в паутину, как Бутылкин девочек. В туалете под присмотром охранницы у зеркала охорашивались совершенно однозначные мать и дочь. Я знала, что в проституции пашут рабочие династии, но глазам все равно было больно.
Дин как-то странно вела себя у зеркала в туалете. А потом шепнула мне на ухо:
– Там в кабинке на полу валяются шприцы с контролем. Беспредел. Как в дешевом притоне.
– С чем? – не поняла я.
– Ну ты просто у нас девственница. Когда шприц суешь, надо убедиться, что попал в вену, вытянуть немножко крови. Это называется «контроль». Ты что, ни разу не кололась?
– Нет, – ответила я испуганно, как пожилая пасторальная пастушка.
В камеру хранения стояла очередь. Пара кругленьких господ забирала оружие, обсуждая его достоинства с охранниками. Пожилой японец, возмущенно лепеча что-то японское, забирал изъятый фотоаппарат. Молодой, сплошь татуированный парень забирал пакет с «колесами». Около дежурной звонили две проститутки. Собственно, одна, ненакрашенная и грубая в стиле кантри, разговаривала по телефону с мужем другой, хрупкой Мальвины, грустной и одетой в платье с кружевными воланами:
– Вить, ну совсем обдолбался, температуру ребенку сбить не можешь? Ну вызови «скорую», ну кинь им зелени! Ну делов! Ну, блин, ты отец или где? Я тебе ее хоть щас отпущу, только что вы завтра жрать будете, если она до утра не накосит? Что за дела? В больницу вези, пусть там это… И скажи, братва придет, проверит, как маленького лечили. Ну некогда мне тут… Там у нас два азера эрегированных, буду с тобой болтать, они все деньги в казине спустят… Давай сосредоточься, позвоним еще.
Они были в возрасте моих девчонок, и, понятно, у меня щемило сердце. Каждый по уши виноват перед своими детьми, чего-то недодал, где-то недопонял, когда-то недоласкал. И чужие затоптанные дети генерируют такую тоску, такое ощущение непоправимости…
Качаясь, мы вышли в дурманящую ночь, и к нам подкатили два новорусских пузанчика. Фраза, которой один из них решил начать знакомство, довела нас до такого истерического изнеможения, что в такси мы вытирали слезы.
– Девчонки, – сказал он, – вы с виду такие приличные. Хотите за нас замуж?
Дома не было сил даже обсуждать гулянье, мы разбежались по комнатам и повалились по койкам…
Как-то она все же странно на меня действовала. Как вирус на компьютерную программу. Я легла спать и тут же вскочила. Мне приснилось, что я сижу на тротуаре около нашей школы с иголкой и ниткой. И у меня под руками клоками рвется воздух. А в дырках совершенно другое пространство… какие-то сказочные домики на лесистых горах… какие-то скачущие лошади и идущие танки… И я зашиваю пространство. Так это прямо сижу и зашиваю, а оно тянется и просвечивает от натяжения, как колготки. А я сижу, шью. А оно – дырка на дырке. А я думаю: ну что делать, ну заметно, ну шов морщит и ткань вся измучена, но еще немножко поносить можно… пока не появятся деньги на новое.
