Наталья Нестерова - Кошки-мышки
Мне и в самом деле не помогло бы участие любимой подруги. Потому что нужно быть последней эгоисткой, чтобы лишить подругу личных радостей в угоду твоим горестям.
Глава двенадцатая
Стекловата
Тридцатое и тридцать первое я провела на диване перед телевизором. Приказала себе звонить Гошке не чаще чем через три часа, постоянно смотрела на часы, стрелки едва тащились, не выдерживая, сокращала условленный срок на десять — пятнадцать минут. Чтобы как-то оправдать свою назойливость, предложила Гошке играть в загадки. Я загадываю, через три часа звоню, он говорит отгадку. После обеда тридцать первого Гошка решительно воспротивился:
— Мне надоели твои загадки, все равно их дедушка отгадывает. Хочу в свои игры играть. А бабушка говорит, что ты ее контрактируешь.
— Ничего подобного, никого я не контролирую. Просто скучаю без тебя. Ты меня любишь, сыночек?
— Люблю, но не звони до завтра.
Сын своего отца.
Телевизор я смотрела, потому что в нем мелькали картинки и звучала музыка. В иное время, в ином состоянии меня стошнило бы от одних и тех же лиц на всех каналах, от бесконечных переодеваний мужчин в женщин, от потока пошлых реприз. Моя мама называет развлекательные передачи на телевидении принудительным юмором. И артисты вроде бы талантливые, и стараются, но вульгарностью отдает почти каждый номер. Дурной вкус, шутки ниже талии, кривляния — и так из года в год. Их ругают в прессе, издеваются в Интернете, плюются, а они знай себе принудительно шутят. Заговор, не иначе. Но заговор должен быть против кого-то и ради чего-то. Может, американская разведка сочиняет тексты нашим юмористам? СССР разрушили, а теперь у них задача превратить россиян в олигофренов?
Известно, что телевидение служит потаканию желаниям зевак и лежебок, эксплуатации ротозейства. Но я не относилась ни к одному из этих типов. Вообще ни к какому не относилась. В моей голове начался процесс распада и образования вакуума. Конечно, знаю, что вакуум — это пустота. Но моя пустота была плотно забита, утрамбована стекловатой. Конечно, можно было бы вырвать себя из ступора с помощью физической активности. Например, затеять генеральную уборку в квартире. Но было уже лень. Момент, когда суета помогает справиться со стрессом, был упущен.
Единственное, на что меня хватило, разыскать давний листочек — шутливый «брачный договор», который много лет назад подсунул мне Макс.
Лидия Евгеньевна Красная (далее — «невеста») выходит замуж за Полякова Максима Георгиевича (далее — «жених»), руководствуясь следующими аргументами.
П.1 Главное качество жениха — скромность. Он всегда помнит, что
п.1.1 хорош собой;
п.1.2 умен;
п.1.3 остроумен;
п.1.4 здоров;
п.1.5 приятен в общении;
п.1.6 чадолюбив;
п.1.7 мало пьет;
п.1.8 много ест;
п.1.9 не храпит;
п.1.10 часто моется;
п.1.11 редко ругается нецензурно.
П.2 Права и обязанности жениха
п.2.1 изредка мыть посуду;
п.2.2 иногда выносить мусорное ведро;
п.2.3 проводить не более получаса в магазинах;
п.2.4. не смотреть сериалы;
п.2.5 не читать дамских романов;
п.2.6 не сморкаться в рукав.
П.3 Права и обязанности невесты
п.3.1 любить жениха;
п.3.2 очень любить жениха;
п.3.3 любить страстно, безумно, горячо;
п.3.4 любить по первому требованию (если позволяют условия уединения)
….
Не дочитав, я отбросила «Договор». Писанина Макса не вызвала у меня ни слез умиления, ни улыбки. А когда-то скакала, кружилась, хохотала, захлебывалась от счастья. Что спрашивать со студентки. Сейчас через мои руки проходят сотни договоров с пунктами и подпунктами, бюрократическая, хоть и необходимая рутина.
Написать Максу «Договор о расторжении брака»? И каждым пунктом-подпунктом: «Как ты мог, бессовестный?!» Нет, лень.
О частном детективе Гаврилове я не вспоминала, хотя именно Иван Николаевич вырвал меня из пучины тупой покорности судьбе.
На звонки я не отвечала. Но когда высветилось на экране сотового телефона: «Вызывает детектив Гаврилов», — на остатках любопытства нажала кнопку «Принять».
— Лидия Евгеньевна? С наступающим!
— Спасибо.
— Извините, может, не вовремя, но работу закончил, могу отчитаться.
— Стоит ли? — спросила равнодушно.
— Лидия Евгеньевна? С вами все в порядке?
— Более чем. В голове стекловата, на сердце камень, осталось вылить на себя ведро цемента и превращусь в памятник… надгробный.
— Пьете?
— Нет. Это вы, счастливчик, вам водка помогает, у меня после спиртного башка раскалывается. Да и треснула бы, не велика беда, только квартиру жалко, в ней еще сыну жить.
— У вас депрессия, — констатировал Гаврилов.
— Помноженная на хандру, возведенная в степень бесконечности.
Иван Николаевич шумно набрал воздуха, я слышала, ведь у сотовых телефонов отличные микрофоны, и сказал решительно:
— Немедленно ко мне! Адрес, как проехать, помните?
— Зачем? — вяло отозвалась.
— За тем, что сообщу сведения, которые вашу депрессию выдернут с корнем. Приедете? — спросил он требовательно.
И я представила его лицо, поразившее меня своей генетической мужской добротой, а сейчас, после старания говорить с расклеившейся дамочкой, напрягшееся в ожидании ответа.
Что я теряю? У телевизора киснуть или на другой конец Москвы прокатиться?
— Правильно, — согласился Иван Николаевич, точно подслушав мои мысли. — Выбор невелик, но выбор есть. Пока есть выбор, — продолжал он, — проблема только кажется тупиком. Если человек ушел, умер… его нет, как нет моей жены, тогда настоящий тупик. Лидия Евгеньевна, ваш супруг жив и здоров, и я доведу до вашего сведения преинтереснейшие известия. Ну? Поднялась и двинула? — перешел он на «ты».
— Ладно, ждите, приеду.
Переодеваться, конечно, не стала. На мне были старенькие джинсы, еще студенческие, любимые, с прорехами не искусственными, как модно, а натуральными. Плюс футболка, она же ночная рубашка. Удобно: встала утром, джинсы натянула — не холодно, вечером джинсы сняла — и спать, то есть в бессоннице ворочаться.
Поверх накинула норковый полушубок. Если гаишник остановит, то не примет за бомжиху, угнавшую дорогой автомобиль.
