Мануэл Карлус - Во имя любви: Жертвоприношение
– Это сложный вопрос.
– Почему?
– Потому что ты, насколько я понимаю, вообще не претендуешь на роль моего жениха. Или я ошибаюсь?
Этим вопросом она, сама того не желая, загнала Нанду в тупик. Ответить на него шуткой он не мог, поскольку слишком серьезно относился к Милене, но и говорить о возможности их брака – туманной и призрачной – был тем более не готов. И потому заговорил о том, что и собирался обсудить с Миленой:
– Передо мной сейчас стоит другая проблема. Точнее – перед нами. Меня переводят в Сан-Паулу. Со значительным повышением в должности и оплате.
– Опять переводят?! Я этого не переживу! – воскликнула Милена.
– Всего на три месяца! Я буду отвечать за обслуживание новой авиалинии. Смогу иногда приезжать, навещать тебя, маму, Сандру…
– Навещать… Иногда… – упавшим голосом повторила она, и у Фернанду от боли сжалось сердце.
– Не надо так печалиться. Пойми, мне тоже не хочется с тобой расставаться. Но я должен подумать о будущем.
– Я так и знала, что ты променяешь меня на презренный металл, – вновь попыталась пошутить Милена, однако ей это не удалось: предательские слезы проступили в уголках ее глаз.
– Ни на что и ни на кого я тебя не променяю! – обнял ее Фернанду.
– А если я поговорю с отцом? Попрошу его купить для тебя вертолет?
– Нет, такая помощь мне не нужна, – твердо ответил Фернанду. – Я должен сам позаботиться и о себе, и о своей семье.
– Поэтому у нас ничего и не получится, – горестно промолвила Милена. – Нельзя мне было влюбляться в тебя! Проклятый отцовский капитал всегда будет стоять между нами!
– Не надо драматизировать ситуацию. Через три месяца я вернусь, и мы вместе подумаем, как нам быть дальше.
– Нет, Нанду, любимый, не уезжай! Не бросай меня! – взмолилась Милена. Затем, немного успокоившись и взяв себя в руки, спросила глухо: – Когда уезжаешь?
– Пока точно не знаю, – не смог сказать ей правды Фернанду. – Но прощаться сегодня не будем. И вообще – не грусти. Я вернусь, когда ты меньше всего будешь этого ждать!
Домой Милена вернулась опечаленной, а утром получила от Нанду цветы и записку:
«Милена, вчера я не стал говорить, что уезжаю сегодня. Так будет лучше. Не стоит прощаться – ты от этого только расстроишься.
Постараюсь вернуться как можно скорее.
Жди меня!
Целую.
Нанду».
Уткнувшись лицом в букет, Милена заплакала. Ее горе было так велико, что она не могла пережить его в одиночку. Надо было с кем-то поделиться, кому-то рассказать о внезапной потере. И она пошла к единственному близкому человеку – Леонарду.
– Представляешь, Фернанду уехал на три месяца в Сан-Паулу и даже не захотел попрощаться!
– Я думаю, он прав, – весьма своеобразно утешил сестру Леонарду. – От Рио до Сан-Паулу всего сорок пять минут на самолете. Что вам стоит встретиться?
– Тебе легко говорить! А я люблю его, по-настоящему люблю, понимаешь? Когда любишь, очень трудно расставаться. Франку тысячу раз уезжал, отсутствовал неделями, месяцами, и я никогда не переживала. А сейчас мне так плохо, так плохо! Наверное, это потому, что я не привыкла терять.
– Учись у меня, – горестно пошутил Леонарду.
Крестины Ритиньи проходили в церкви, расположенной вблизи мастерской Элены. Там же, в мастерской, были накрыты столы для гостей. А их собралось много – гораздо больше, чем было накануне у Элены, когда Ритинью привезли из роддома.
– Вы тут рассаживайтесь, – сказала им Марсия, – а я сейчас переодену Ритинью! Ей надо поменять ползунки.
Она шла с малышкой в кладовку, где заранее приготовила сменное белье, и увидела там… Вилсона.
– Что ты тут делаешь? – воскликнула Марсия, крепко прижав девочку к груди и пятясь обратно к выходу.
– Подожди! Не надо поднимать шума, – умоляющим тоном попросил Вилсон. – Я ничего дурного не сделаю. Только посмотрю на дочку.
Марсия остановилась, но потребовала:
– Стой там. Не подходи. Как ты вообще сюда попал?
– Увидел вас возле церкви и пошел следом. Потом незаметно проник через черный ход. Надеялся увидеть дочку хотя бы издали… Покажи мне ее личико. Люди говорят, она очень похожа на меня…
Он сделал шаг по направлению к Марсии, она резко повернулась, и девочка в испуге заплакала. Вилсон замер на месте.
– Видишь, она тебя боится, – сказала Марсия.
– Это ты боишься, – возразил он. – И совершенно напрасно. Я только взгляну на нее и уйду так же, как вошел.
Девочка вновь затихла, и Марсия в тот момент готова была поклясться, что ее дочь внимательно прислушивается к голосу отца. Что-то перевернулось в душе Марсии. Она впервые посмотрела на Вилсона не с ненавистью, а с сожалением.
– Убогий ты человек, Вилсон, – произнесла она устало. – Сам себя наказал, лишившись такого счастья!..
– Прости, я очень виноват и перед тобой, и перед ней, – глухим от волнения голосом вымолвил он.
Марсия повернула девочку лицом к Вилсону:
– Смотри! Как бы то ни было, ты – ее отец. Может, когда-нибудь она тебя полюбит, кто знает?
– Боже! Какая красавица! – прошептал потрясенный отец.
И в этот момент прозвучал голос Атилиу:
– Марсия, у вас там все в порядке? Мы уже заждались.
Вилсон мгновенно исчез за дверью черного хода. А Марсия, переодев дочку, вышла к ожидавшему их Атилиу и сказала:
– Здесь был Вилсон. Я показала ему Ритинью. Мне кажется, он теперь не оставит нас в покое.
– Он тебе угрожал? – встревожился Атилиу.
– Нет. Он был тише воды, ниже травы и даже попросил у нас прощения.
– Чудеса! – только и мог сказать на это Атилиу. В мастерской между тем появился еще один гость – Орестес.
– Я не знал, что у вас тут торжество, – пробормотал он смущенно. – А то бы зашел в другой день. Элена, можно тебя на минутку?
– Ты проходи, Орестес, садись за стол, – пригласила его Марсия. – Мы сегодня празднуем крестины.
– Спасибо, – улыбнулся он. – Это твоя дочка? Красивая! Как ее зовут?
– Рита де Кассия.
– Она похожа на Эдуарду, когда та была в младенческом возрасте. Правда, Элена?
– Ты помнишь, какой была Эдуарда?
– Конечно! Такое невозможно забыть. И эта малышка прелестная! Поздравляю тебя, Марсия!
– У тебя ко мне какое-то дело? – тихо спросила Орестеса Элена.
– Да вот, занес тебе деньги. Помнишь, ты мне давала в долг?
– Я думаю, они тебе сейчас нужнее, – сказала Элена. – Оставь их себе.
– Нет, что ты! Для меня это вопрос чести. Возьми, пожалуйста, – настоял Орестес.
Затем он недолго посидел за общим столом и поспешил домой.
– Удивительный человек! – сказала ему вслед Марсия. – Он единственный, кто словом не обмолвился о цвете кожи моей дочки. Словно и не заметил никакой разницы между Ритиньей и мной.
