Ирина Лобановская - Жду, надеюсь, люблю...
Шли через поле. Слава совсем выдохся, устал, а другие — как огурчики. У Ивана вроде болезней хватало, но и он мобильнее брата. Ванька на манер мельницы размахивал руками, совершенно расшарниренный. У него действительно с детства дискоординация, Слава вспомнил — мама говорила. Иван вдруг объявил:
— А теперь сюрприз! У нас не простой поход, а с особыми препятствиями, полосу которых мы теперь должны преодолеть!
Тэк-с… Это примерно то же самое, что предложить женщине играть с тобой сцену в фильме и только после ее согласия вдруг сообщить, что сцена будет эротической. Не очень этично, полагается предупреждать с самого начала. Хотя Ванька раньше говорил что-то такое, все равно…
Славка напрямую высказался довольно резковато. Коротко и ясно. Брат тотчас замельтешил руками:
— Нет, нет, не бойся, ничего ужасного не будет! Просто наш главный игротехник Гена нам приготовил маленькое соревнование с элементами смекалки.
Ну ладно. Пускай… Хотя инфантилизм изо всех дыр.
Тем временем кто-то завел речь о том, что каждый в жизни ищет. И вообще — к чему все это? Вот они работают, технику создают — а дальше что?!
— Да, — сказала Рита, — как будто чего-то не хватает… Пытаюсь чем-то себя заполнить, в чем-то выразить, но потом вижу — это тоже заглушка.
— А чем ты пыталась себя заполнить и заглушить? — спросил Слава.
— Айкидо! — с жаром выпалила она. — Занимаюсь айкидо!
Слава поразился. Эта скелетина — и айкидо?! И сказал:
— Философ Бердяев писал: «Возможно, я всю жизнь буду идти к познанию ее смысла, но сам факт, что я к нему иду, уже делает мою жизнь осмысленной».
— Х-ха! — нарочито громко, базарно и презрительно-цинично крикнул блондин Гена. — Абсолютно декадентская позиция!
Слава не стушевался ни на секунду:
— Ты это сказал, чтобы эпатировать публику?
Блондин, на полмига зависнув, вынужден был честно ответить:
— Да…
— Я пришел к выводу: люди все хорошие, их всех надо любить, — внезапно заявил рядом Иван, резко меняя тему. И вновь так неестественно и вычурно. — И никого нельзя бить!
Тэк-с… Похоже, братец и впрямь в пацифизм вдарился. Слава не любил ни трезвенников, ни пацифистов — считал лицемерами. И те и другие могут отказываться от многого лишь потому, что за них это будут делать другие.
Иван вновь показался неприятным. Вспотел, рубашка выскочила из-под джинсов… Косолапый, трясущий головой, небритый, лохматый… И потный. Невольно Слава отошел от него подальше. Брат и впрямь дурачок.
Солнце медленно катилось к закату. Гена играть почему-то передумал и предложил:
— Давайте напоследок сделаем какие-нибудь движения, символизирующие наш клуб. Как будто собираем положительную энергию.
Все изобразили энергичные махи обеими руками с наклонами. Слава тоже взмахнул руками — компания увлекла, паршивое чувство коллективизма, — но небрежно и неохотно. Что-то снова его насторожило, и он не мог разобраться, что именно. Славе не нравились выражения типа «собирать энергию», это очень смахивало на язык экстрасенсов. И вообще, он не член клуба, а вольнослушатель, только «нюхает», но его сразу ненавязчиво подталкивают делать некие символические движения. И у ребят — такие серьезные лица… Все сосредоточенно размахивали руками и наклонялись. Смахивало на языческий обряд. И на суеверие.
Да что я в самом деле? — остановил себя Слава. Опять на всякие мелочи реагирую? Это моя мнительность… Нельзя быть таким подозрительным! Везде я уже оккультизм подозреваю… Усё в порядке.
А игла в виске все сидела. Почему-то Божья Матерь не вняла молитве — висок сначала прошел, но вновь заболел очень скоро, заныл тупо и мучительно. Что-то будто не так. Но что? Все не в кайф… Устал так дико, что ли? Но не от любой усталости башка ноет, Слава знал это по собственному опыту. Рита пронизывала его цепким взглядом. Настоящая стерва…
Обратно шагали через поле. Еще быстрее — успеть до заката. Слава спекся окончательно.
— Большая все-таки вылазка, — пробормотал он.
Ваня глянул удивленно:
— Для нашей компании это совсем небольшой поход.
— А чего идем молча? Чего скучаем? Вот послушайте… — начал замученный Слава. — Отплывают шлюпки от тонущего «Титаника». И в одной женщина говорит рулящему стюарду: «А чего так скучно сидим? Давай, массовик, поиграем в шарады или города!»
На него мрачно покосились. Хихикнула одна Рита и тотчас затихла.
— Когда-то я с одной девицей гулял на своем дне рождения в парке и пил красное из горла. А потом Тася сорвала крапиву и давай с ней танцевать, куражливо меня пугая, цинично-юморно.
Иван глянул на брата. Так смотрела бы в подобной ситуации девочка двух-трех лет. Без преувеличения. Нежная, тихая, прячущаяся за мамину юбку. Как испугалась эта девочка Ваня! Как Слава эпатировал ее! Чем, интересно? Тем, что выпил на своем дне рождения и немножко поозоровал? Да, конечно, совершил дикую безнравственность, которая не лезет ни в какие ворота… Надо же, какие аморальные люди — позволили себе выпить вина на дне рождения! Все это отчетливо читалось в выражении братского лица.
Слава машинально отшутился дальше:
— Да, Вантос, я спаиваю девушек! Сугубо. Молодых и невинных!..
И Ванька опять произнес речь. Никакая шутка до него не дошла — юмор, видимо, не его стихия. Иван был шокирован. Возмущен братом. Покачав головой, он сказал — но не неистово, а сиплым шепотком, готовый заплакать за брата, такого несознательного:
— Зачем ты так? Зачем поить девушек?! Тем более в России, при такой ситуации… Тут споить человека — дело нехитрое.
Остальные согласно молчали, не встревая в братский диалог.
Тэк-с… Теперь уже на социальные темы перешли и в вопросы национальные полезли… Неужели Ванька все это серьезно? На Россию баллон катит? Или спасать ее вздумал? По своему плану?…
— А что — в России? Да, русские любят выпить. Но на Западе еще хуже — наркотики! Они там куда сильнее распространились, чем у нас, а это страшнее пьянства.
— Я же не говорю, что это хорошо — наркотики, — промямлил Ванька. — Это тоже плохо. Но это не оправдание!
Такой же бесцветный тихий голос, настолько серьезный, что дальше некуда.
— А насчет девушек… — подмигнул ему Слава. — Когда я прилично пил, со мной познакомилась одна очень милая. И все агитировала, чтобы я пить бросал. Агитировала — вот я и бросил. И тут же — она меня бросила. Правда-правда, была такая вот история!
Хоть бы черточка изменилась в этом резиново-застывшем лице… Хоть бы брат улыбнулся углом рта, хоть бы вскинул брови… Резиновая маска, полное отсутствие мимики. И та же бесцветная сверхсерьезная речь эпатированной девочки трех лет:
