Логово дьявола - Лилиан Харрис
На сцену выходят двое мужчин, на их лицах одинаковые маски, и звучит музыка. Никаких слов. Только звук. В любой другой день я бы наслаждался этим, но не сегодня.
Повернувшись, я говорю низким голосом, кипя от ярости.
— Ты хочешь, чтобы я пошел и присоединился к ним, так что ли?
Он усмехается, похлопывая меня по колену.
— Ты действительно готов на все ради нее, не так ли? — Его холодные карие глаза наполняются презрением. — Жаль, что ты всегда терпишь неудачу. Она никогда не будет твоей, мой мальчик, и я тебе это докажу.
— Что, черт возьми, это значит? — Но прежде чем я успел задаться этим вопросом, толпа разразилась тихим шепотом, и тогда я вижу ее.
— Аида! — Я вскакиваю на ноги и бьюсь о перегородку. — Я тебя вытащу.
— Она звуконепроницаемая. Она тебя не услышит. — Он закидывает одну ногу на другую, а я смотрю на него через плечо. — Но она точно тебя увидит.
Но она не смотрит на меня, ее взгляд обегает толпу. Я видел только левую часть ее лица, когда она смотрела вперед на двух мужчин. Она отступает назад дрожащими шагами, ударяясь о дверь.
Мужчины злобно ухмыляются, наслаждаясь страхом, запечатленным в ее лице, и каждый мой мускул наполняется яростью. Стиснув зубы и сжав кулаки, я смотрю на Агнело.
— Ты не можешь так с ней поступить. — Я иду к нему, хватаю его за воротник рубашки. — Я умоляю, пожалуйста, не делай этого. Она твоя дочь.
— Дочь? — Он хмыкнул. — Она не моя гребаная дочь. У меня нет дочери.
Я отшатываюсь назад, моя рука падает.
— Что? — Я смотрю на Аиду, не понимая, в то время как мужчины надвигаются на нее, и ее тело сотрясает дрожь.
— Она не моя дочь. И никогда ею не была. Это была самая большая афера в моей жизни. — Он откинулся назад, скрестив руки. — Ее мать работала на меня.
— Ты имеешь в виду, что ты... — Я отступаю на шаг назад.
— Похитил ее? — Он с усмешкой пожимает плечами. — Да, вроде как похитил.
О, блять... этого не может быть. Я отступаю еще на шаг, мое тело становится ледяным.
— Когда мы забрали ее мать, с ней был ребенок — милая крошка. Мои люди не знали, что делать, и привели их обеих ко мне. Как только я попробовал ее мать... — Он наклоняется вперед. — Я сказал себе, что она останется со мной, где я смогу иметь ее, когда захочу. — Он вдыхает, его рот приподнимается в углу. — Ммм, все еще лучшая киска в моей жизни. Они жили в том подвале. Ее мать знала цепи, как и ты. А Аида, ну, она меня ненавидела. Мало что изменилось, я думаю. Даже когда она забыла о том, как оказалась рядом со мной. — Его смех пробирает меня до самых внутренностей. — Ей было, наверное, четыре... Я уже не помню. Какое-то время их показывали в новостях, пока семья не потеряла надежду. Я хорошо их спрятал. Никто не смог найти их следов. — Он выглядит чертовски гордым.
— А где ее мать? — выплюнул я, постоянно оглядываясь на Аиду, мужчины которой теперь медленно маршировали к ней бок о бок.
— Мертва. Конечно. Сука разинула рот.
— Ты гребаный мудак, — прорычал я на резком выдохе, желая убить его прямо здесь. Что еще я должен потерять?
— Если бы я был таким плохим, я бы отправил ее сюда, когда она была ребенком, но я этого не сделал. Я, — он хлопнул себя рукой по груди. — Позаботился об этой девочке!
— Да, ну и отец ты.
— Никогда не хотел ребенка, но я сохранил ее. Я! Ты должен благодарить меня, неблагодарный ублюдок. — Он с рычанием вздернул подбородок. — Я даже не знаю, зачем я притворялся, что она моя, но мне это надоело. Я должен был сказать ей об этом и отправить ее подальше, чтобы она стала шлюхой, как ее мать.
— Я сейчас..., — начинаю я, но вдруг двое мужчин оказываются рядом со мной, сжимая каждую мою руку, пока я пытаюсь от них отбиться.
— Шшш... — Он протягивает руку, когда свет становится еще тусклее. — Давай не будем сегодня перерезать тебе горло. Я хочу, чтобы ты насладился представлением. Если она похожа на свою мать, я уверен, что она покажет хорошее представление.
Вена, пульсирующая на моей шее, практически вырывается из меня, а комната наполняется моим звериным рыком.
Мужчины пытаются толкнуть меня обратно на стул, а я отбиваюсь от них, как черт от ладана, нанося удары одному, в то время как другой бьет меня в подбородок. Что-то твердое ударяет меня по затылку, и это все, что им нужно, чтобы повалить меня на стул и держать там, пока я не зашевелюсь.
Ко мне подбегает еще один, в его руке веревка, и я точно знаю, что они собираются делать. Я пытаюсь вырваться, но они одолевают меня, обматывают веревку вокруг моего тела, приковывая меня к месту, где я сижу.
— Я знал, что нам придется прибегнуть к этому, — говорит Агнело. — Твое поведение всегда оставляло желать лучшего.
— Выпусти меня! — кричу я, сжимая кулаки, не сводя глаз с любимой женщины, в то время как руки других мужчин лежат на ней, скользя вверх и вниз по ее рукам.
Я сдерживаюсь, но все равно сопротивляюсь, выкрикиваю ее имя, когда один из них валит ее на пол, другой срывает с нее платье, обнажая ее грудь, и она рыдает.
— Черт! Нет! — кричу я, мою грудь пронзает глубокая, грубая боль, щиплет глаза. Мне хочется сжечь все это место, полоснуть ножом по каждому человеку, залить стены его кровью.
— Пожалуйста, не делайте этого, — умоляет она, ее голос тоненький, разорванный на кусочки ее разбитой души. Но толпа продолжает смотреть, неподвижная, как статуи, в ней нет ничего, кроме греха.
Мужчина достает что-то из кармана брюк, и я раньше нее понимаю, что это веревка, и слезы наворачиваются на глаза.
— Нет, Аида! — кричу я, срываясь, и силы во мне исчезают. — Ты еще можешь это остановить, — призываю я его, каждое слово пронизано мукой.
Мужчина связывает ей запястья спереди, но она борется с ним.
— Нет! Остановитесь! — кричит она, брыкаясь, в то время как другой сукин сын держит ее ноги своими коленями и срывает с нее платье.
— Хорошенькая штучка, — простонал он, проведя костяшками пальцев по одной из ее груди. — Не терпится попробовать.
— Отпусти ее! — Я ерзаю на стуле, дергаясь за запястья, пристегнутые к бокам.
Их одежда срывается, и когда они прикасаются к ней, трогают
