Первым делом самолёты - Лада Шведова
Но две головы всегда лучше.
Да и кому, как не Руслану, знать своего отца и его мотивы?
Иванько вовремя отчитал ее за привычку замалчивать. Это столько раз ни к чему хорошему не приводило, что повторить опять такой же финт – верх глупости. Отныне Юля прислушается к совету и будет идти своим путем. Боже, Иванько прав даже в том, что не стоит копировать парней! Все равно это не сделает Юлию Ветрову одной из них, но разве это плохо? Ничуть. Равноправие – не о том, чтобы стать кем-то другим.
У Юли свой путь.
Глава 40
Первым делом медсанчасть
Руслана она нашла в медсанчасти на втором этаже, выделенном для госпитализированных курсантов. Обычно там царила пустота, как в фильмах об апокалипсисе. Курсантов было не так-то просто заставить лечиться, даже на последнем издыхании никто не ляжет в больницу. Единственный шанс – приволочь без сознания и привязать к койке. Или, как в случае с эпидемией ветрянки на втором курсе, вести под конвоем из двух начальников курса.
Виток все же лег в санчасть, пусть и не по своей воле. Когда Юля поднялась к нему в палату, он спал, а Руслан сидел на широком подоконнике и смотрел в окно. На его светлых волосах играло весеннее предзакатное солнце, и он показался Юле таким красивым, что защемило сердце.
– Ты чего здесь? – спросила она шепотом. – С Витей все хорошо?
– Говорят, да, но я хотел убедиться, что его гениальные мозги не пострадали. А он все спит и спит, Рэмбо.
Лежащий на кровати единственный в большой палате пациент смотрелся очень… слезовыжимательно. Виток и в обычное-то время тянул лет на тринадцать, а теперь выглядел на все девять. И пусть Юля не знала, что такое пресловутый «материнский инстинкт», сейчас она определенно испытала его вместе с жалостью. Потом перевела взгляд на Руслана и поразилась, как эти двое могут быть одного возраста и учиться в одной группе. Да они же практически отец с сыном!
Она вдруг рассмеялась, скорее всего от нервного стресса, и сказала:
– А меня твой отец вызывал к себе.
– Правда? Зачем? – Руслан не выглядел обеспокоенным, она же смеялась.
– Грозился отчислить, если ты не уедешь… куда-то там, – она наконец смогла взять себя в руки и сменить тон. – Не думаю, что ты должен был узнать об этом разговоре, но… один человек подсказал мне, что скрывать все подряд глупо и даже опасно. Он говорил о другом, об учебе, но и в отношениях это правило работает. И я это всегда знала, просто… парень, с которым я встречалась до тебя, к нему я бы не пришла с проблемой. Вообще ни с какой, даже самой мелкой, у нас все было иначе… на легком позитиве, который не стоит портить. Но я подумала…
– Ты правильно сделала, – Руслан спрыгнул с подоконника, подошел к ней и обнял. А потом сказал самые простые, но самые нужные слова: – Все будет хорошо. Он тебя не отчислит.
Она вдохнула его запах и расслабилась, потому что поверила.
Это не прозвучало стандартной отговоркой, Руслан обещал.
– Ты уедешь?
– С ума сошла? Ни за что.
– Расскажешь, что у вас происходит?
– Расскажу. – Он помог ей забраться на подоконник, который существовал в этой палате в качестве лавочки для посетителей. – Но там ничего особенного, ты не подумай.
– Ага, ничего особенного! Чтоб ты понимал: для меня учеба за границей – это уже что-то офигеть какое особенное, – хмыкнула она. – Как и жизнь в Америке. За свои восемнадцать лет я посетила только Магадан и его окрестности, теперь прошли годы и еще один город прибавился. Для меня особенной станет поездка в Турцию! Да какую Турцию, хватит Сочи или Москвы! А у тебя переезды, скандалы, интриги, расследования… отец-ректор. Боюсь представить, что еще, но понимаю, что это самое «еще» существует.
– Есть еще бабушка, – с явной неохотой сказал он.
– Бабушка… – Юля вдруг припомнила что-то такое: кажется, Тома рассказывала ей про родню Русака и какие-то авиационные интриги. Но вот беда, на тот момент ректор интересовал ее мало.
– Много лет была генеральным директором крупной авиакомпании.
– Боже мой!
– Бабушка всегда хотела, чтобы я прошел в авиацию. Сначала полетал, потом возглавил отряд или что-то вроде того. Таким она видела мой путь. Но потом я уехал с матерью и долго жил в другой стране. Бабушка звала меня обратно, она… не из тех, кто ценит зарубежное образование и стремится в другую жизнь. А вот отец хотел для меня противоположного и не обрадовался, когда я объявил об учебе здесь. Думал, я прогнулся под бабушку, и это испортит мне жизнь. Но я… просто хотел попробовать, посмотреть. Никто меня палками сюда не гнал и ничего не заставлял, я сам так решил. И с бабушкой у нас уговор: она не станет наседать и примет любое мое решение. Их с отцом распри отдельно, я – отдельно.
– Русак… Сергей Валентинович сказал, что тебе здесь не нравилось.
– Не нравилось, но не в том смысле, в котором он это понял. Мне было тяжело перестроиться на другую страну, других людей, другой образ жизни. Все поменялось слишком резко для меня, даже говорить на русском было сложно на постоянной основе, я отвык.
– И теперь ты хочешь остаться?
– Конечно.
– Если из-за нас, то… это неправильно, Руслан.
– Не из-за нас, – уверенно ответил он. – Может, немного из-за тебя. Ты вроде как заразила меня любовью к тому, что делаешь, стремлением это делать. Может, отчасти я оказался здесь из-за бабушки и ее речей о преемственности поколений, но только рядом с тобой понял, что и правда хочу летать. Или чтобы мы летали вместе.
– Никто не летает парочками, это заблуждение.
– Знаю. Но мы бы могли ждать друг друга из командировок, жаловаться на ночные рейсы и шумные гостиницы. Я буду привозить икру с Камчатки, а ты сыр из Испании. Я – финики из Дубая, а ты – омуля из Иркутска.
– Какие у тебя… специфические знания.
– Дедушка до сих пор летает, и все его истории только о том, что и откуда он привез. Учитывая повторяемость его командировок, я годами слушаю про омулей и финики. И даже смог найти в этом романтику, но тоже только из-за тебя.
Юля отвернулась к окну из-за всех этих невозможных чувств к Руслану.
– Мне нравится такое будущее, – прошептала она. – Но для этого… надо, чтобы меня не отчислили.
