Моя (не)любимая бывшая (СИ) - Рымарь Диана
С этими словами я поворачиваюсь в сторону Снежаны, которая стоит поодаль и буравит меня ненавидящим взглядом.
— Подонок! — кричит она. — Сколько ты меня мучил, чтобы снять то проклятое видео. Гореть тебе в аду!
— Она врет! — говорю во всеуслышание.
— Закрой свой грязный рот, — рявкает со сцены Барсег. — Снежана — не единственная твоя жертва. Это ведь твоя схема, брат. Берешь молодую девчонку, запугиваешь, насилуешь, снимаешь на видео, как ей типа нравится. А потом шантажируешь, заставляешь молчать. Вот только не все молчат, правда?
— Где доказательства? Вшивое видео, что ты продемонстрировал? — хмыкаю зло.
— Доказательство — показания жертв, — чеканит Барсег. — Света Клинова, Анжела Милова, Стася Абрамова… Их до хрена, Ваган!
Пока Барсег говорит, вперед неожиданно выступает мой будущий тесть, Вахтанг Артурович Повеян.
Он — огромный пятидесятилетний мужик с лицом убийцы. Я сильно сочувствую всем, кто когда-либо вставал у него на пути. Знаю, он в девяностые что только ни делал. Поговаривают, что и глотки резал. Теперь-то бизнесмен, а раньше…
Даже мне, обладателю приличного роста и совсем не хилого телосложения, делается страшно от его рыка.
— Закрой свой рот, мальчишка! — орет Вахтанг Артурович на Барсега. — Ты чушь несешь, брата родного позоришь. Зятя моего будущего оскорбить пытаешься. Где твоя любовь к семье? Где верность? За падшую девку вступаешься…
Надо видеть в этот момент лицо Барсега. Он буквально звереет, спрыгивает со сцены и оказывается рядом с Вахтангом Артуровичем.
Самоубийца, не иначе. По глупости своей совсем не боится тестя, готов отстаивать честь своей суки, только не знает перед кем.
Барсег бросается вперед с перекошенным от гнева лицом и возмущенно твердит:
— Не смейте говорить о моей женщине такого! Она ангел! А павшей ее пытался сделать вот этот говнюк!
С этими словами Барсег впечатывает в меня полный ненависти взгляд.
Но мой будущий тесть не из тех, кого можно сбить с толку.
Он лезет вперед и продолжает орать:
— Как ни стыдно тебе семью позорить? Кто поверит в тот бред, что ты несешь? Я не поверю! Я бы свою дочь за насильника не выдавал. Врешь ты все!
— Я не вру! — настаивает Барсег. — У меня куча доказательств.
— Засунь себе знаешь куда свои доказательства. Ни за что не поверю, что Ваган на такое способен.
— Папа, а мне поверишь? — вдруг выдает Карина.
Главное, стояла рядом тише воды, ниже травы, а тут вдруг вякнула, да как не вовремя. Так и придушил бы.
— Молчи, дура! — хриплю на нее.
Еще не хватало, чтобы она тут с разбега правду-матку.
— Он и со мной так сделал… — лепечет Карина испуганным голосом.
— Что ты говоришь, дочь? — Ее отец цербером возвышается над ней. — Не смей меня позорить…
— Тебе не опозориться важнее всего, а на меня плевать, — выдает она истерично.
Откуда только взялся пыл?
В этот момент я замечаю, как в зал ресторана входят двое полицейских в форме.
Полицейские, мать их так!
Чую, пора валить, дело пахнет керосином.
— Я ни при чем, — выставляю вперед ладони. — Я никого не насиловал!
— В самом деле, это не может быть правдой, — неожиданно заступается за меня отец.
— И вправду не может, — выступает вперед мать. — Ваган хороший, ласковый сын, он не может, он…
Она сбивчиво тараторит какие-то лестные вещи обо мне. Видно, сама в них верит, кретинка. Но самое главное — она приковывает к себе внимание.
Все поворачиваются в ее сторону, сыплют вопросами.
А я тем временем делаю шаг назад. Еще шаг и еще…
Я уже поворачиваюсь к матери спиной, готовый броситься к черному выходу, уже дергаюсь вперед, как вдруг кто-то бычьей рукой берет мое горло в захват. Сжимает локтем, перекрывает доступ воздуха.
— От-пус-ти… — пытаюсь проорать, но получается какой-то сиплый визг, ведь мне сжали горло так, что, кажется, сейчас шею сломают.
— Не сбежишь, гад… За дочку убью… — гремит у меня над ухом.
Я узнаю хриплый, прокуренный голос будущего тестя. И это последнее, что я слышу, потому что очень скоро мой мир сужается до одного лишь желания — сделать вдох.
Я задыхаюсь в этом захвате.
Попал…
Глава 45. Зачем?
Барсег
Я шагаю по тускло освещенному коридору, морщусь от противного запаха, который, кажется, въелся в стены. Здесь пахнет затхлостью, чьим-то потом и чужим несчастьем. По-другому не скажешь.
Провожающий меня полицейский указывает на выкрашенную в серый цвет металлическую дверь с решеткой. Комната для свиданий с заключенными.
Захожу.
Здесь нет никого и ничего, кроме обшарпанного металлического стола, прикрученного прямо к полу, да пары табуреток.
Я усаживаюсь на одну из них, жду.
Пока жду, вспоминаю слова Снежаны: «Не иди к нему. Он этого не заслужил! Если ты думаешь, что после разговора с ним почувствуешь себя хоть немного лучше, то ты заблуждаешься. У него же эмпатии нет, она просто отсутствует… Он — садист, и ты одна из его главных жертв, ему тебя мучить вкусно».
В то же время я не мог не прийти.
Он же мой брат…
В конце концов, я должен задать свой вопрос.
И я жду.
Минуту, две, десять.
Слышу звяканье металла в коридоре, чьи-то шаги, негромкие голоса.
Наконец дверь со скрипом открывается.
На пороге показываются двое полицейских, а впереди Ваган.
Он замирает в дверном проеме, едва меня видит.
— Проходи, — рявкает на него конвоир. — Чего застрял!
Я замечаю, как Вагану достается ощутимый тычок под ребра сзади.
Морщусь… Хотя сам бы наподдал ему еще недавно.
Просто выглядит Ваган сейчас так, что не позавидуешь.
У него фиолетовые фонари под глазами, переносица заклеена здоровенным пластырем. Все несостоявшийся тесть — он врезал Вагану кулаком прямо в лицо. А еще у брата синяк на всю шею, ведь отец Карины чуть его не придушил. Едва разняли. И это далеко не единственные увечья, которые ему достались, ведь Повеян пришел на помолвку дочери не один, а с друзьями, которые тоже пожелали вступиться за невесту.
Помолвка Вагана, что состоялась несколько дней назад, закончилась дикой потасовкой, которую разнимали полицейские. Той же ночью Вагану предъявили официальные обвинения и упрятали за решетку, где он и находится теперь, ожидая суда.
Ваган шагает вперед, садится напротив, морщится от того, что никто даже не думает снимать с него наручники.
Сопровождающие оставляют нас одних, но мы оба знаем, что они за дверью и ворвутся сюда в случае чего.
— Че приперся? — шипит брат на меня зло.
— В глаза тебе посмотреть, — выдаю как есть.
— Посмотрел? — он зыркает на меня так, будто это я причина всех бед на земле. — Променял брата на течную суку…
Еще совсем недавно его слова подействовали бы на меня как оплеуха. Недавно, до всего того беспредела, который случился в моей жизни и перевернул сознание.
Сейчас как никогда я понимаю, что он умело меня провоцирует.
Сколько раз он так делал за мою жизнь — не счесть. В более молодом возрасте я велся, потом стал сдержаннее. Сейчас, когда узнал о нем все, мне и вовсе плевать на его попытки меня задеть.
Даже не царапнуло.
Царапает меня другое.
— Зачем, Ваган? — наконец спрашиваю его.
— Что «зачем»? — цедит он, буравя меня ненавидящим взглядом.
— Зачем ты это сделал с ней? Она ведь была для меня всем… Ты мне жизнь сломал тем злосчастным минетом. Неужели секундное удовольствие того стоило?
Я замолкаю, внимательно его разглядывая.
Не знаю, на что надеялся.
— А потому что не хер задираться! — выдает он совсем неожиданную фразу.
И одной лишь ею пробивает мою оборону безразличия.
— Что, блядь? — я искренне недоумеваю.
— А с чего ты решил, что ты лучше меня? — гаркает он так эмоционально, что изо рта брызжет слюна. — С чего решил, что достойнее? Как ты рассуждал, а? Лучшая женщина тебе, построишь для нее лучший дом, будут у тебя самые красивые дети… С хера ли? Вечный всеобщий любимчик, тетки с детства в задницу целовали, родители вокруг волчком крутились. Самые новые игрушки тебе, самые лучшие вещи… Помнишь, как ты сожрал в шесть лет верхушку торта? А это был мой торт на мой день рождения. С тех пор как ты родился, меня вообще прекратили замечать, пока не вырос! И даже тогда Барсег то, Барсег се… Чем ты лучше меня? Чем?!
