Преследуя Аделайн - Х. Д. Карлтон
— Этого никогда не случится, — шиплю я, глядя на него полностью говоря правду. Или, по крайней мере, я так думаю.
Его глаза затенены тусклым светом, излучаемым бра. Это почти как дальнозоркость. Ваше лицо так близко к чему-то, но ясность ускользает от вас. Тени — это часть его самого. Он носит их с собой.
— Пришло время наказать тебя, и я придумал множество способов сделать это, — говорит он, игнорируя мой укол. Меня только больше злит, что он считает мое отсутствие согласия таким несущественным. Таким… никчемным.
— На этот раз я буду хорошим. — Я открываю рот, но он обрывает меня глубоким предупреждающим рыком: — Но только если ты тоже будешь, Аделайн.
Слышен щелчок моих зубов, и он снова хрюкает от удовольствия. Моей гордости нанесен удар, и я хочу ударить его коленом по яйцам за это, но я не смогла бы поднять ногу ни на дюйм, даже если бы попыталась.
— Что ты собираешься делать? — Я задыхаюсь, запинки в моих словах синхронизируются с биением моего сердца.
Его горячее дыхание обдувает мою щеку, и я чувствую, как его губы скользят по моей челюсти. Я сглатываю, но едва не задыхаюсь от того, как пересохло мое горло. Эти губы спускаются к колонне моей шеи, скользят по ней, пока он не останавливается на месте прямо под моим ухом.
— Я собираюсь требовать тебя, — говорит он, прежде чем сомкнуть зубы.
Моя спина непроизвольно выгибается, отвращение и удовольствие соединяются в моих нервах, посылая осечки в мой мозг. В результате все связные мысли покидают мой разум, оставляя мне только основной инстинкт.
Он стонет, его зубы пронзают мою плоть, а язык ласкает ее. Мой рот открывается, беззвучный крик высасывается, когда его рот делает то же самое, глубоко втягивая в себя, словно выпивая сущность из моего тела. А потом он отстраняется, проводит зубами по моей коже и отпускает, оставляя место, которое болит.
Мои руки упираются ему в грудь — для устойчивости или чтобы оттолкнуть его, я не уверена. Хотя мой вопрос быстро получает ответ, когда инстинкт заставляет мои руки скрутиться, крепко обхватывая его толстовку и прикрепляясь к нему, как будто он мой спасательный круг. Хотя на самом деле это он убивает меня.
Сильная дрожь пробирает мое тело, когда он вылизывает мокрую дорожку на стыке моей шеи. Он делает паузу, и мне кажется, что мое тело висит над острым ножом. Я задерживаю дыхание, от предвкушения трещат кости.
А потом он снова прикусывает, вырывая из глубины моей груди звериный звук. Он делает это снова и снова, оставляя след из синяков на моей шее и плече.
Я задыхаюсь, когда он отстраняется.
— Хорошая девочка, — дышит он, его собственный голос воздушный. Почему-то от этого я чувствую себя еще хуже. Я хочу, чтобы он возненавидел это так же сильно, как и я.
Не могу объяснить, почему я делаю то, что делаю дальше. Спрошу у Бога позже. Но в этот момент меня захлестывает такое цунами эмоций, что я тянусь вверх и кусаю его за щеку.
Сильно.
Кровь брызжет мне в рот, но мне все равно, я просто кусаю сильнее.
Может быть, я хочу сделать ему больно в ответ. Дать ему попробовать его собственное лекарство. Заставить его почувствовать то же, что чувствую я.
Независимо от причины, он не реагирует на это. Его рука обхватывает мое горло, отталкивая меня назад, пока он отрывает свое лицо. Моя голова ударяется о стену, от этого места исходит тупая пульсация.
Он крепко сжимает меня, но мне все равно. Я чувствую себя оправданной. Если он убьет меня здесь и сейчас, по крайней мере, я смогу сказать, что оставил на нем последний след.
Он низко рычит, это звук разочарования и чего-то еще, чему я не могу дать название.
Я смотрю на него, кровь попала мне на язык и стекает по подбородку. Это небольшое количество. У меня не было возможности разорвать его лицо в клочья, как я хотела. Но маленькие точки крови на его лице все равно придают мне бодрости.
— Я начинаю думать, что тебе нравится, когда тебя наказывают, а это значит, что мне придется постараться.
Прежде чем я успеваю отреагировать, он поднимает меня и перекидывает через плечо, как мешок с картошкой.
— Ублюдок! — огрызаюсь я, ударяя кулаками по его спине. Я не картошка.
Резкий шлепок по заднице — его единственный ответ.
Он несет меня вниз по ступенькам, поворачивает налево в коридор и спускается в солярий. Все это время я борюсь, пинаюсь и бью, но он ведет себя так, будто на него нападает бабочка.
Словно услышав мое разочарование, он говорит:
— Детка, ветер может нанести больше вреда, чем то, что ты делаешь.
— Хочешь снова увидеть мои зубы, придурок? Я буду продолжать делать твое лицо еще уродливее.
— Продолжай говорить себе это, но мы оба знаем, что мои шрамы делают тебя мокрой, — отвечает он, забавляясь своими словами. Я рычу, расстроенная тем, как он, блядь, невозмутим. И потому что он не совсем не прав.
Нет, тупица, он прав.
Из моего рта вылетает еще больше проклятий, но они обрываются, когда он тащит мое тело вниз по своей спине, пока мои ноги не обвивают его талию, и он прижимает меня к своей груди.
О, блядь.
Я поднимаю руки, чтобы поцарапать ему лицо, может быть, немного выколоть глаза, но вместо этого просто визжу. Он откидывает меня назад, мой живот опускается, когда он ставит меня на землю, плашмя на спину. Он встает передо мной на колени, его руки лежат по обе стороны от моей головы, и он нависает надо мной.
Над ним ярко мерцают звезды, а почти полная луна отбрасывает в комнату мягкое белое сияние.
То, что небо сегодня совершенно безоблачное, почти обрекает нас на провал. Пасмурное небо постоянно мучает Сиэтл.
Я сглатываю, слезы застилают глаза.
— Такой джентльмен, позволил мне смотреть на звезды, пока убивал меня, — говорю я, проталкивая слова через сжатое горло.
Мне действительно нужно заткнуться. Но я не могу остановиться. Очевидно, когда я нахожусь в опасной для жизни ситуации, все, что я могу сделать, это усугубить ее.
Кто-то может назвать это бесстрашием, но я называю это глупостью.
Он опирается на одну руку, а другую тянет за собой. Я
