Босиком по стеклам (СИ) - Вольцева Яра

— Я ни во что не играю, в отличие от тебя. Ко всему отношусь серьезно, Иван. Ты что-то хотел?

Уже не мог называть его отцом. Но это был первый раз, когда я пошел наперекор ему напрямую и вслух. По ту сторону трубки наступило молчание. Мои слова наверняка вызвали у него удивление, и он пытался просчитать, чем ему грозит моя строптивость.

— Я хотел поговорить с тобой по поводу Топорковых.

Иван вздохнул и заговорил неожиданно спокойно, без претензий и наезда.

— Союза между мной и Алисой не будет. Можешь не тратить свое время, — холодно отрезал все его попытки снова свести нас.

— Я не о ней.

Скривился, удивляясь, как сам не догадался, что он так быстро поменяет мнение. Видимо, просчитал, что ему будет гораздо выгоднее заграбастать всё состояние погибшей Валентины Ждановой, чем сотрудничать с Топорковым, положение которого в последнее время пошатнулась.

— Ты ведь всегда был влюблен в эту девчонку, Нину. Разве не хочешь жениться на ней? Раз тебя не беспокоит ее глухота, то мне тем более это неважно.

Его голос вызывал у меня боль в висках. До чего же надо быть беспринципным и жадным, чтобы вот так относиться к людям. Даже не стал объяснять, что никакая Нина не глухая, что после лечения ее слух более-менее придет в норму, но не стал тратить свое время на Ивана.

— Если я и женюсь на ней, то явно не по твоей указке. Это всё, о чем ты хотел поговорить?

Встал у окна, вглядываясь наружу и желая поскорее бросить трубку.

— Без меня у тебя ничего не выйдет, Глеб, — голос его похолодел.

Ухмыльнулся, ведь к такому отцу как раз привык.

— Думаешь, Михаил просто так отпустит активы из рук? Считаешь, что вы такие умные, хорошо спрятались, и поэтому вас не нашли? Уверен, он уже готовит документы о признании Нины недееспособной. Как только он решит эту проблему, ты можешь о девчонке забыть.

Я стиснул кулаки, слушая злобную речь отца. Именно этого я и боялся. Странного затишья.

— Нина дееспособная. Благодаря начатому лечению она…

Не знаю, почему начал возражать. Возможно, пытался убедить себя, что всё обойдется, но в глубине души знал, что просто так эта тема с наследством не закончится.

— Сам-то веришь, что говоришь? — ехидно перебил он меня, и я замолчал.

Сжал переносицу, ожидая, что он мне предложит. И Иван не заставил себя долго ждать.

— Я в курсе, что вчера твоя мать пришла в себя.

А вот этой фразой он меня удивил. Я надеялся, что он не слишком сильно интересовался состоянием матери. Пусть пока ослабленная, но это была она, и я не хотел, чтобы Иван приходил и оскорблял ее своим присутствием.

— Раз в курсе, значит, понимаешь, что больше этим шантажировать меня не сможешь?

Это было то, что позволило мне расправить крылья, ведь за спиной у меня больше не маячил груз страха, что я потеряю мать. Так что больше с Демидовым меня ничего не связывало. Разве что фамилия, которую я решил вскоре поменять.

— И не собирался, Глеб. Но ты же хочешь спокойного будущего для своей девчонки?

— Ближе к делу.

— Топорков пока достаточно влиятелен, чтобы замять тему с наследством. Не думайте, что СМИ как-то повлияет на его махинации. Когда на кону стоят большие деньги, ни один бизнесмен не погнушается пойти на хитрости.

— Но у тебя есть козырь, я так понимаю?

— Ты прав. Есть. И он будет твой.

— Чего ты хочешь? Не тяни.

Воцарилась недолгая тишина, во время которой я практически не дышал.

— Я хочу долю в двадцать процентов в бизнесе, который отойдет твоей девчонке по наследству.

— Нет.

Над ответом я ни секунды не раздумывал. Я не имел права распоряжаться тем, что принадлежало не мне. А даже если бы и имел, то не позволил бы ему дербанить чужое.

— Подумай до завтра, Глеб. У вас есть всего сутки, чтобы принять правильное решение. У Топоркова только одна слабость. Лилия. И чтобы ты не гадал, что у меня за козырь, проспойлерю, как вы это называете, молодежь: у меня есть доказательства, как она подкупала больницы и школу, чтобы никто не лечил Нину. Ты представляешь, какой это будет резонанс? Топорков не захочет, чтобы эта нелицеприятная правда всплыла. Не лечить собственную дочь, сильно, правда? Даже я не способен на подобную мерзость.

У меня по этому поводу были свои соображения, но я промолчал, решив оставить мысли при себе.

— В общем, советую подумать. А лучше озвучить мое предложение Нине. Это ее деньги, ей и решать.

На этом мы распрощались, а я еще долго стоял около окна, думая, стоит ли вообще говорить ей об этом. Имел ли я право скрывать? Со стороны Ивана это была гнусность, но я всегда знал, что он способен на всё ради денег.

Вот только он просчитался. Принимать такое тяжелое решение нам не пришлось. За сутки до дня рождения Нины от Топоркова поступило приглашение, которое мы не могли проигнорировать.

Мне до сих пор не верилось, как всё обернулось. И только поддержка Глеба давала мне силы оставаться на плаву и верить в лучшее. Каждый раз, когда он возил меня на лечение, нам приходилось прятаться, чтобы не попасться на глаза журналистам, которые периодически осаждали больницу.

В вечер перед моим совершеннолетием я нервничала сильнее обычного. После интервью мы впервые встретимся с отцом с глазу на глаз. Глеб возвышался надо мной, стоя около ворот, словно скала.

Я схватила его за руку посильнее и сделала шаг вперед, когда домочадцы открыли калитку. Внутрь я входила так, будто этот дом никогда не был моим. Так, словно я здесь всего лишь гостья. От этого по груди расползалась горечь, которую хотелось смыть морской волной.

Дверь нам открыла незнакомая экономка, чье строгое лицо служило мне напоминанием, что всё в этом доме больше не мое. Конечно, если мама завещала его мне, то фактически дом мой, вот только я никогда не смогу больше в нем жить.

Отец сидел во главе стола, Лиля справа от него, а Алиса слева. Я расположилась напротив хозяина дома, Глеб около меня. Смысла ужинать вместе я не видела, но раз семья хочет соблюдения условностей, так тому и быть.

— Я надеялась, что посторонних в доме не будет, — произнесла Лиля, посмотрев на Глеба с неприязнью.

После того, как вышло опровержение о помолвке, которую поспешила обнародовать Алиса, на последнюю обрушился шквал насмешек. Как сказал мне Глеб, отец с мачехой даже были вынуждены забрать ее документы из школы.

Я положила ладонь поверх руки парня, лежавшей на столе, и мой жест сказал им всё лучше слов. Он пришел со мной, а раз они сами меня пригласили, то и его тоже. Автоматом.

Отец сидел каменным изваянием и ни слова не произнес с момента моего прихода. Он был чем-то сильно озабочен и не скрывал этого. Даже на Алису и Лилю не смотрел, будто был ими недоволен. От меня не укрылось, что он резко убрал руку, когда его жена захотела к нему прикоснуться.

— Давайте спокойно поужинаем, а после поговорим в моем кабинете, — всё, что он сказал перед тем, как подали горячее.

Я пожала плечами и не стала возражать.

Ужин проходил в гробовом молчании. Алиса, насупившись, вяло ковырялась вилкой в тарелке, Лиля безуспешно пыталась завести хоть с кем-нибудь разговор, я молчала, а Глеб обращал внимание только на меня.

Так что когда трапеза подошла к концу, все, казалось, выдохнули с облегчением. Даже отец резко встал и кивнул в сторону лестницы, поправляя при этом галстук так, будто он его душил.

Лиля было вскочила следом, но отец так сурово глянул на нее, что она побледнела и осталась стоять на месте. Вид у нее был тоскливый и потерянный. Между ними точно произошел разлад.

Когда мы расположились в кабинете, отец несколько минут стоял к нам спиной, глядя в просвет между портьерами. Это напомнило мне о прошлом, когда я часто подглядывала за ним в детстве, ведь входить в кабинет мне запрещалось. Сглотнула вязкую слюну и опустила глаза, стараясь не предаваться воспоминаниям, но этот дом не давал мне и шанса абстрагироваться.