Наследник криминальной империи - Дина Исаева
Я не пытаюсь возражать: пусть думает, что хочет. Я придумала запасной план. Буду подрабатывать. У моей одногруппницы есть своей интернет-магазин и когда-то она предлагала взять меня моделью. Я отказалась, потому что посчитала, что позировать — это не мое. А вчера она снова позвонила мне и сказала, что ей завезли коллекцию для беременных, и если я захочу, то она с радостью возьмет меня ее рекламировать. По ее словам, я очень фотогеничная. Деньги платят не очень большие, но мне сейчас любые пригодятся. А после того, как малыш появится на свет, я буду вести ее рабочий инстаграм. Со временем наберу пару-тройку клиентов и выйдет полноценная зарплата. Я смогу своего малыша прокормить, раз его отец меня больше знать не хочет.
Я смахиваю катящуюся по щеке слезу и глажу живот, чтобы успокоиться. Как Богдан может спокойно продолжить жить без меня, словно между нами ничего не было? Мы ведь занимались любовью, спали в одной постели, шутили, спорили про пол нашего ребенка! Неужели мужчины настолько бесчувственные? Как я могла обманываться столько времени и воображать себя особенной для него?
Когда я соврала, что отец моего малыша не Богдан, я не думала, что все зайдет настолько далеко. Хотела заставить страдать его, а в итоге страдаю сама и вдобавок лишила ни в чем не повинного ребенка отца. Я ведь мечтала о самом лучшем для него: о лучшей школе, о лучших игрушках, о хорошем образовании. А если у меня родится сын, а не дочь? Смогу ли я заменить ему и мать и отца? Мама как-то упомянула, что мальчиков воспитывать сложнее, чем девочек, и если бы вместо меня у нее появился сын, она бы не справилась.
— Анюта, кушать иди! — выкрикивает мама с кухни.
Я вытираю слезы, чтобы она не видела, насколько я разбита, и выхожу из комнаты. При маме я делаю вид, что у меня все в порядке, и я ни о чем не жалею. А она три дня назад соседского сына в гости пригласила, якобы, вместе чай попить. Понятно, для чего это все, и от этого я раздражаюсь. Мама думает, я настолько боюсь остаться одна, что готова запрыгнуть на первого встречного. А я смотреть ни на кого не могу, все мысли заняты Богданом. Он ведь отец моего ребенка, мой первый мужчина, и с ним связаны самые счастливые моменты моей жизни. Как такое забыть? Я его люблю, а любовь просто так не проходит. У некоторых она вообще на всю жизнь.
Соседский сын как увидел мой живот, так глаза выпучил, что мне смешно стало. Он меня максимум на пару лет старше и явно не готов становится отцом чужого ребенка. Чай допил и сбежал.
Я осторожно опускаюсь на стул, придерживая живот. С каждым днем он все тяжелее становится, и я стала хуже спать. Если бы Богдан был рядом, то наверняка что-нибудь придумал: например, рассказывал бы свои истории и гладил бы меня по голове. С ним рядом мне всегда становилось спокойнее.
Мама выкладывает жареный кусок курицы на тарелку, сверху с горкой кладет картофельное пюре.
— Ешь давай, — говорит строго. — Совсем не поправляешься, все в живот уходит.
Я киваю и беру в руки вилку. Богдан бы тоже так сказал, а после повез бы меня в какой-нибудь ресторан и заказал половину меню.
Мама садится рядом и включает телевизор. Я незаметно закатываю глаза: снова будет смотреть свои дурацкие сериалы.
Засовываю кусок в рот и машинально смотрю в экран. От знакомого, до боли родного лица закашливаюсь, так что из глаз начинают течь слезы.
Это выпуск новостей, зал суда. На скамье подсудимых в черном пиджаке сидит Богдан. Он очень красивый, но выглядит похудевшим и уставшим.
Вилка выпадает из моих рук. Ему зачитывают обвинения. Моего Богдана судят!
— Аня, а это не тот… — из-за шума в ушах я не различаю голос мамы. Вскакиваю, неловко задевая животом край стола, и выбегаю из кухни.
— Аня, ты куда?!! — кричит мне вдогонку мама.
Из-за мокрой пелены перед глазами я плохо вижу, на ощупь нахожу обувь. Моего Богдана судят. Я не могу здесь находится. Мне надо к нему!
56
Аня
Пересчитываю сбережения, и понимаю, что мне хватит денег только на такси до дома Богдана. И где гарантии, что он сейчас там, а не в тюрьме? Надо было хотя бы дослушать, какой ему вынесли приговор. Я тянусь в карман за телефоном, но в интернет он не выходит, я израсходовала весь лимит за этот месяц, а купить дополнительных гигабайтов нет денег. Только стипендию ждать.
В голове вата, ноги дрожат, когда я подхожу к воротам знакомого дома. Мне страшно, но вовсе не из-за того, что Богдан меня выгонит или заберет ребенка. Страшно, что отец моего малыша сидит в тюрьме и не увидит его.
Звоню в ворота, стучу, но в ответ одна тишина.
— Эй, нет тут никого! Уже как несколько дней. Иди отсюда, а то полицию вызову!
Я всматриваюсь в незнакомое лицо и не могу представить, что слова, которые только что сказала мне незнакомая женщина — правда. Разве Богдан здесь больше не живет? А где? Неужели и в самом деле его посадили?
Ничего не остается как бросить беспомощный взгляд на ворота и идти до остановки, а потом ехать на автобусе до клуба, с которого все и началось. Не знаю больше ни одного места, где могла бы найти отца своего ребенка.
Мне до сих пор кажется, что это неправда — все, что я увидела по телевизору. Это все просто досадное недоразумение. Даже не представляю, что буду делать, если и в клубе ничего не узнаю про Богдана.
Я едва стою на ногах, чувствую усталость. Возможно, мне не стоило так сходу срываться с места
