(Брак)ованные (СИ) - Дайвер Энни

А я уже и не уверена, что до этого разговора у нас дойдет. Кладу руку на живот и прикрываю глаза, выдыхая, прежде чем войти в квартиру. Прости, фасолинка, но ты, кажется, останешься без папы, потому что я его придушу.

Глава 25. Мирослав

Несколько часов назад

— Оль, хватит уже. Скажи наконец правду, — вздыхаю тяжело и поднимаюсь с кресла. Я прилетел сюда вместе с матерью, которая и настояла на нашем с сестрой разговоре. Только она оставила нас наедине, потому что «вы уже взрослые и в состоянии все решить». Видимо, взрослый здесь один я.

Смотрю на сестру сверху вниз и не понимаю, какого черта понадобилось разыгрывать весь этот спектакль, чтобы сидеть теперь с опухшими от слез глазами. В том, что это уверенная игра, я ни капли не сомневаюсь, иначе бы Оля не уехала так спонтанно в другую страну, еще и забрав детей. И Ринат знал, где они, правда не раскололся, когда я его спрашивал, а озадачивать службу безопасности… не до того было.

В какой-то момент в родственных отношениях мы точно свернули не туда. И теперь приходится расхлебывать.

Олю в таком состоянии я не видел, наверное, никогда. Потерянная, измученная, уставшая, но полная решимости довести все до конца. Три дня я ждал этого разговора. Семьдесят два часа думал, как привести все к нужному результату и окончательно не потерять сестру, которая с начала разбирательства за наследство сама не своя. Или мне только хочется в это верить?

Хожу по комнате туда-сюда, наблюдая в большое окно, как мама играет с внуками во дворе. В голову невольно мысли о Ксюше лезут, и я понимаю, что хочу так же приезжать сюда уже со своей собственной семьей, оставлять ребенка заботливой бабушке и наслаждаться минутами, проведенными наедине с женой. Но ко всему по порядку.

Тру переносицу и оборачиваюсь. Оля все еще хранит тайну, хмурит брови и собирается с силами, чтобы наконец внести ясность в давящее молчание между нами. Мы три дня ведем себя, как обычная семья: завтракаем, обедаем и ужинаем вместе, даже переговариваемся по бытовым мелочам, — и я устал разыгрывать терпение.

— Это сложно… — наконец нарушает тишину. — Ринат, он… я правда пыталась его полюбить, и в какой-то момент, мне казалось, у нас получилось стать семьей, — она всхлипывает, а я ни черта не понимаю. Слова расходятся с происходящим очень сильно. Оля всегда была за мужем, никогда его не ослушивалась и держалась образцовой женой на радость Ринату и деду. — Но я для него была лишь разменной монетой. Жена в обмен на деньги, уважение и благополучие. Он все метил в преемники дедушки, говорил, что Яков обязательно одумается и завещает ему компанию. Но в последние три года становилось только хуже. Дела в его фирме не шли в гору, сам он все чаще пропадал, говорил, что в офисе допоздна работает, — Ольга горько усмехается и стирает слезы со щек. — Но я же не идиотка. Знала, чем он там занимался и с кем. Я захотела развестись, но Ринат не позволял. Два года я его уговаривала, и наконец он выдвинул условие: я подаю в суд и оспариваю завещание, становлюсь наследницей и передаю ему весь бизнес, а он дает мне развод.

— Как ты вообще согласилась на такое? — в голове не укладывается, как можно было подставить всех и едва не профукать семейное дело ради какого-то малодушного урода.

— Год назад я обратилась к частному адвокату, он обещал разобраться в моей ситуации и оказать посильную помощь, — она замолкает и переводит взгляд в окно, смотрит на детей и тепло улыбается им, хоть малыши и не видят.

А у меня сердце не на месте. Не здесь сейчас я должен быть. И Оля могла все гораздо раньше рассказать, не доводя до катастрофы.

— И что с ним? — поторапливаю.

— У нас завязались отношения. А Ринат узнал. Вот и шантажировал чем мог, но я тогда о последствиях для тебя не думала.

— А этот твой адвокат оказался только на соблазнение замужних способным? — Оля меняется в лице. Сначала очень удивляется, а затем на место изумлению приходит негодование. Закрываю глаза, справляясь с потоком информации. То, что сестра любит адвоката, ясно как божий день. Но если там такой же кретин, как ее муженек, то я лично укажу ему направление в противоположную от Ольги сторону.

— Нет-нет, Володя правда хороший, — возражает, едва не подскакивая с места. — Он был против того, чтобы я подавала в суд. Но сбор доказательств измен Рината так долго тянулся, что я отчаялась и согласилась на его условия.

Твою же… Еще веселее получается.

— Оль… — челюсти сжимаются от злости. Какая же он мразь. — Почему ты сразу ко мне не пришла? — задаю, пожалуй, самый важный вопрос. — Зачем пошла против, если можно было решить с меньшими проблемами?

— Мне казалось, ты не поймешь. Ты очень похож на дедушку характером.

Вот уж не думаю! Хмыкаю недовольно. Все, кто знает нас обоих, утверждают прямо противоположное. Все, кроме родной сестры, для которой я все это время казался монстром, не желающим принимать ее счастье. Хотя, может, я бы и не понял два года назад. А сейчас прекрасно осознаю, потому что из моих мыслей Савельева не выходит ни на секунду.

— И вместо этого ты решила поломать мою жизнь, — киваю, убеждаясь в очевидном: ни о чем, кроме своей свободы, Оля не думала. Как же нужно довести человека, чтобы он настолько отчаялся?

— Мир, прости, прости меня, пожалуйста, — он поднимается слишком резко, в три шага оказывается рядом со мной. Хватает мои предплечья и в глаза заглядывает. — Прости. Я всегда буду виновата перед тобой, знаю. Мне казалось, это все неважно, деньги ведь всегда можно заработать, — она выдыхает и качает головой. — А потом дедушка в больницу попал, когда вызов в суд увидел. И я поняла, что слишком далеко зашла.

— Мама поэтому приехала?

— Да, я ей рассказала все и попросила помощи, — Оля снова плачет, а у меня на ее слезы, кажется, аллергия разовьется. Не держу на нее зла, но простить пока не могу. Наверное, до конца сестру никогда не пойму. И не в измене дело, семьей у нее с Ринатом, судя по всему, никогда и не пахло. А в том, что она от близких людей отвернулась вместо того, чтобы за помощью к ним обратиться. — Она сразу была против моего решения с оспариванием завещания.

— Оль, ты очень неправильно поступила. Осуждать я тебя не буду, сделанного не вернешь, — приобнимаю ее за плечи, но сестре этого недостаточно, она едва не бросается мне на грудь, бесконечно шепча «прости». — Обязательно прощу, но не сейчас, так что прекращай извиняться. Лучше расскажи, что теперь делать будешь.

— Вова, как мой официальный представитель, отозвал заявление, заседания не будет, я лучше так и останусь женой Рината, чем опять деда до больничной койки доведу.

— Ну, развестись я тебе помогу. Если надо, команду юристов из компании подключу. Номер Владимира мне пришли, переговорю с ним, чтобы тоже быть в курсе дела, — не знаю, как еще вести себя в подобной ситуации. К подобному меня никто не готовил, и я по глазам Оли вижу, что она другого от меня ждала. Наверное, хотела большего участия, только я мыслями уже далеко отсюда уношусь, потому что теперь, когда все известно и утрясти остается лишь детали, я сильнее всего желаю оказаться дома и обнять Ксеню.

— Спасибо, Мирослав, — шепчет сдавленно.

— Позвони, когда вернешься в Россию, — говорю и покидаю комнату, потому что ни секундой дольше здесь оставаться не собираюсь.

Теперь я еще больше уверен, что с Ксюшей надо сделать все правильно. Договор наш можно считать выполненным, только я собираюсь нарушить одно условие — разводиться ни за что не стану. Но обязательства свои выполню, в конце концов, она со своей стороны сделала все и даже больше. Заказываю обратный билет, радуясь, что вылет совсем скоро, торопливо прощаюсь с мамой и племянниками и еще до вылета решаю закрыть финансовый вопрос. Звоню в банк и прошу подготовить все документы для перевода денежной суммы.

После приземления связываюсь с Владимиром, он оказывается вполне адекватным, не юлит, честно заявляет о планах на сестру и обещает довести все до конца. Мы назначаем встречу на завтра в офисе, и меня окончательно отпускает. Один вопрос решили, остается второй и, пожалуй, самый сложный. После банка заезжаю в ювелирный, долго выбирая то самое кольцо, потому что в первый раз мы оба не придали этому значения, думая, что через пару месяцев разбежимся.