Выбор (СИ) - П. Белинская Ана

В субботу ближе к обеду я окончательно оклемался и смог трезво мыслить. Встретился с покупателем моего Камара. Еще будучи в Москве, я выложил его на продажу. Это всё, что у меня осталось. Этих денег должно было хватить, чтобы осуществить то, о чем я не смел даже думать, но украдкой мечтал. Да, я не заработал даже на него, но мне плевать, пусть это будет в качестве компенсации отца за мою разрушенную жизнь.

Моя голова светлела, а мысли обретали форму и смысл. Я уже не понимал, почему так отреагировал на присутствие Саши в нашем доме. Я был пьян и не соображал рационально. Сейчас мне кажется, что я переборщил. Возможно, ее пригласила моя мать на ужин, она боготворила мою ведьму. Я собирался поговорить с Сашей, развеять недосказанности, признаться в чувствах и просить принять меня таким, какой я есть-бывший спортсмен-неудачник с пустыми карманами, но огромным желанием жить. Вместе с ней.

В субботу вечером я собирался забрать свои немногочисленные пожитки и навсегда покинуть дом. Дом, который никогда не был родным.

Я надеялся никого не повстречать на своем пути, но мимо меня прошмыгнула довольная Любаша с подносом ароматных пирожных. Я попытался ухватить одно, но получил за это знатный подзатыльник.

— Явился, — хмыкнула она и наградила меня очередным строгим взглядом. — Голодный, наверное, как всегда.

Вот, по кому я буду искренне скучать, когда покину этот ненавистный дом.

Я кивнул и снова попытался урвать аппетитный десерт.

— Не воруй, — шикнула Люба, — это для гостей. Иди на кухню, покормлю тебя нормально.

— У нас снова гости? — удивленно изогнул бровь.

— А ты, как всегда, не в курсе, — качая головой, пробурчала Любаня, — что ж вы как не родные. Твой брат жениться, а ты «ни сном, ни духом».

Что?

С полным подносом Любаша завернула в гостиную, а я двинулся следом. Что-то неприятное кольнуло в грудине, а пульс заметно ускорился.

Она сидела в кресле невыносимо красивая. Белый летний сарафан открывал стройную шею, на которой поблёскивала тонкая серебряная цепочка с кулоном. Волосы заплетены в аккуратную косу, а у висков распущены тонкие волнистые пряди. Легкая, летняя, воздушная…словно …невеста. Невеста…

Рядом с ней в инвалидном кресле находился мой брат, они смотрели друг другу в глаза, как влюбленная пара, а их руки были сцеплены в крепкий замок. Я не мог отвести глаз. Я смотрел на их руки, а в душе в этот момент разрасталась черная дыра. С каждой секундой она становилась всё больше и больше, поглощая в свою темную бездну. Руки сами сжались в кулак, я хотел сделать ей больно. Настолько, насколько чувствовал сам. Я не мог ударить физически, но бить словами научился давно.

***

Сжимаю в кулаке стакан, и он трескается прямо в руке. Я не чувствую боли, но вижу, как капли крови падают на барную стойку. Раскрываю ладонь и смотрю на стекла, мелкими кристаллами воткнувшиеся в кожу. Пусть одно из них достигнет моего разбитого сердца и к чертовой матери заморозит его. Чтобы не чувствовать.

— Всё нормально, я уберу, — бармен примирительно выставляет перед собой ладони, показывая, что никаких проблем нет.

Поднимаю выше ладонь к свету и вижу, как огромная капля крови медленно стекает по руке. Кручу рукой, меняя ее траекторию. Она похожа на ее слезу, так отчетливо сохраненную моей памятью в тот момент, когда я последний раз взглянул на ее лицо.

52.

Максим

Я не хочу возвращаться в тот дом, но выбора у меня нет. Я в хлам, но не настолько, чтобы уснуть прямо здесь, в баре. Я пытался надраться, но раз я сейчас могу рассуждать, значит, у меня не получилось. Мне надо проспаться. А после собрать манатки и свалить нахрен в закат.

В доме темно и тихо. Ну еще бы, ведь на часах половина третьего ночи. Покачиваясь, крадусь на кухню, задевая напольную индийскую вазу, между прочим, любимую Полины Андреевны. Ваза опасно раскачивается и в принципе, хоть я и пьян, я бы успел ее словить. Но я не хочу. С каким-то зверским удовольствием смотрю, как индийский кувшин, инкрустированный серебром и камнями, разбивается вдребезги. Всегда терпеть ее не мог. Еще в детстве брат пугал меня, что в ней сидит индийский джин, и если в нее заглянуть, он утащит тебя с собой. И сейчас я смотрю на осколки вазы и прощаюсь с одним из детских страхов. Неплохое начало.

Осушаю половину графина воды и плетусь в свою, только на сегодня, комнату. Дверь приоткрыта, и я замечаю тусклый свет, исходящий из комнаты.

Данила сидит в инвалидной коляске посередине моей комнаты. Теперь он нарушил мои границы, ровно так же, как совсем недавно я. Он в домашних шортах и майке, волосы растрёпаны, будто он только что вскочил с кровати. Но он не может вскочить, значит ждал? И долго?

— Решил пожелать мне доброй ночи, брат? — прохожу в комнату и швыряю бумажник на комод.

— Думаю, тебе не светит доброй ночи, брат, точно не сегодня, — в тон мне отвечает Данила.

— Тогда зачем приперся? За благословением?

— Ты — долбанный придурок, — руки брата крепко сжимают подлокотники коляски. Он взбешен.

— Я знаю. Это всё? — я не хочу его видеть, не хочу разговаривать, я хочу тупо спать.

— Не всё. Она любит тебя, только не понимаю за что, — ухмыляется брат и смотрит на голые стены моей комнаты. Да, братишка, здесь ничего интересного ты не найдешь.

— Мне по хрен. Что-то еще? — показательно растягиваюсь на кровати прямо в вещах, давая понять, что этот разговор мне не интересен. — Она любила их двоих и не могла определиться. Запиши, кстати. Неплохая фраза для твоих стихов.

— Ты совсем больной? Ты че устроил, дебил?

— Раскрыл тебе глаза, разве не очевидно?

— Мне очевидно, что ты окончательно чокнулся. Я женюсь, брат. Женюсь на Кристине. Ты слышишь меня? — орет этот ненормальный.

Нет! Я не слышу! Это не правда. Закрываю уши и как полоумный кручу головой. На Кристине? Он женится на Кристине?

— Я попросил Сашу быть рядом, поддержать в такое важное для меня время. Но если бы я знал, чем для нее это обернется, никогда бы не сделал ей так больно. Какой же ты мудак, — выплёвывает старший брат мне в лицо.

Мудак? Неет, я — конченный мудак. Мразь, саморучно разрушавшая самое светлое, что было в моей никчёмной жизни. Я сажусь на кровати и опускаю голову на колени, зажимая уши руками. В моей голове барабаном бьют все те паскудные слова, что я ей сказал. Мне страшно. Мне, черт возьми, страшно так, что начинаю метаться по комнате, как загнанный в ловушку зверь. Мне хочется орать и рвать на себе волосы, от бессилия, вины и беспомощности.

Кажется, я моментально протрезвел. Это как неслабая пощечина-удар и ты в себе.

— У вас ничего не было? Вы не встречались? — зачем я спрашиваю очевидное, но не могу не спросить. Мне нужно услышать от него.

— Нет. Мы были друзьями. По крайней мере до сегодняшнего вечера. Теперь не знаю. Она трубку не берет, и я ее прекрасно понимаю, — бьет по живому брат.

— Но я же видел…

— Что ты видел? — перебивает Данила, — как мы сидели рядом, взявшись за руки?

Молчу. Именно это я и видел.

— Ты появился в тот момент, когда Кристина ушла в туалет, а мы разговаривали с Сашей. Я ее благодарил за все, что она сделала для меня. Но ты, — тычет в меня пальцем, — идиот, не разобравшись, унизил ее, растоптал, окунув в грязи.

Закрываю глаза и шумно выдыхаю. Теперь я понимаю выражение «резать без ножа». Каждое сказанное братом слово, словно иглы с ядовитыми наконечниками, вонзается в мое тело. Всё прошлое время я беспросветно верил в их отношения, накручивая себя и разъедая изнутри беспочвенной ревностью. А ничего не было. Ничего. Блть, я же видел, как она смотрит на меня, как отдавала себя полностью, без остатка и условностей. Как я мог не видеть, не верить, ошибаться?

— Как вы…

— С Кристиной? — снова будто читая мои мысли, перебивает брат. — С того дня, когда Саша собрала моих друзей там, в беседке, — на мгновении он замолкает, словно погружаясь в события того дня, — Кристина тоже пришла. С тех пор мы не расстаёмся, — улыбается брат, так мягко и по-доброму.