Только между нами (СИ) - Салах Алайна

Не дожидаясь, пока девушка подаст знак, что это именно тот, кто мне нужен, я подхожу к нему сама:

— Дмитрий Андреевич? Хотела расспросить вас по поводу Данилова.

Хочется верить, что мой смятый после сна костюм и лицо без макияжа выглядят достаточно презентабельно, чтобы воспринимать меня всерьёз. Мужчина быстро окидывает меня взглядом и коротко заключает:

— Слушаю.

Я сыплю вопросами о состоянии Матвея, настойчиво прося не преуменьшать степень ущерба его здоровью, и спрашиваю, имеет ли смысл переводить его в платную клинику.

— У парня закрытый перелом нижней челюсти, но, к счастью, без осколочных элементов. Ему всего двадцать три, так что, если не будет грызть орехи, месяца через полтора-два будет в строю. Что касается рёбер, то там смещения нет, поэтому срок на заживление около месяца. Переводить в другую больницу или нет, вы уж сами решайте, но имейте в виду, что молодой человек изъявил желание выписаться в самое ближайшее время. — Взгляд мужчины становится острым и внимательным. — Упрямый парень. Характер травм говорит об избиении, но он настаивает, что неудачно упал с крыши.

«Спасибо» — это единственное, что я могу из себя выдавить. Ещё добавляю, что на то время, пока Матвей находится здесь, у него должно быть всё самое лучшее — от ухода до лекарств, и за это я, разумеется, дополнительно заплачу. Врач отвечает, что максимум, который я могу сделать, — это нанять для Матвея личную сиделку, а в остальном они и без того делают всё, что могут.

На этом мы и прощаемся.

Едва я переступаю порог палаты, Матвей впивается в меня отчаянным взглядом. Милый. Он решил, что я сбежала.

— Мне требовалось поговорить с врачом, — поясняю я и, улыбнувшись, сжимаю его пальцы.

— А я думал, что настолько хреново выгляжу, — глухо мычит он без улыбки.

Его друг смотрит на меня во все глаза. Не знаю, рассказывал ли ему Матвей обо мне, а если и рассказывал, то называл ли мой возраст и упоминал ли, что я замужем. Кажется, нет.

— Врач сказал, что ты собираешься как можно скорее выписаться, — с укором замечаю я. — Даже не думай об этом. Вдруг челюсть не так срастётся.

— И станешь Щелкунчиком, — с иронией вставляет Денис.

Матвей показывает ему средний палец и переводит глаза на меня. В них больше нет весёлости — есть просьба и смертельная усталость.

— Посидишь со мной немного?

— Конечно, — киваю я и оглядываюсь в поисках места, где можно поудобнее устроиться.

— Садитесь. — Денис встаёт и придвигает ко мне стул. — Я пойду прогуляюсь за кофе.

То, что он перешёл на «вы» не остаётся для меня не замеченным, но едва ли сейчас имеет смысл заострять на этом внимание. Я занимаю предложенный стул и переплетаю наши с Матвеем пальцы. Несмотря на всё, что он пережил за последние несколько часов, его кожа такая же горячая. Даже сейчас ему удаётся греть меня как солнцу.

Я провожу с Матвеем около часа. За это время вернувшийся с прогулки Денис успевает попрощаться и уехать, а худощавая санитарка с равнодушным лицом — принести на подносе стакан с кашицеобразным содержимым. Только заметив рядом с ним пластиковую соломинку, я понимаю, что она принесла Матвею завтрак. Именно так ему придётся питаться в ближайшие недели две, а то и больше.

Он показывает ей большой палец и жестом просит поставить поднос на тумбочку. Санитарка удовлетворяет его просьбу с непробиваемым безразличием, а после того как она, так и не проронив ни слова, выходит за дверь, я принимаю решение нанять сиделку. Не хочу, чтобы в таком состоянии Матвею приходилось иметь дело с человеческим равнодушием.

— Отдыхай, ладно? — говорю я на прощание и, не удержавшись, осторожно глажу его по волосам. — Я приеду завтра.

— Я буду ждать, — неразборчиво мычит он и морщится от боли. Но это не мешает ему добавить: — Ты очень красивая.

Я выхожу из палаты с мокрыми глазами и совершенно раздавленная. Последние года два Роман даже в день рождения не слишком старался сказать мне что-то приятное — чаще откупался дорогими подарками. А двадцатитрёхлетний мальчишка со сломанной челюстью морщится от боли, но говорит.

В моей руке — ключи от квартиры Матвея. Ему нужны чистые вещи, а ещё он настоял на том, чтобы я ночевала у него.

Что бы Матвей ни говорил о своей готовности к случившемуся, это ничуть не спасает меня от неподъёмного груза вины. В моих силах было сделать всё по-другому. Быть смелее. Отказать ему в ухаживаниях. Развестись раньше. Предусмотреть все риски. Не выходить замуж за Романа, в конце концов. «И не встретить Матвея», — подсказывает внутренний голос. Если бы можно было повернуть время вспять, смогла бы я переиграть прошлое и добровольно отказаться от знания, как на самом деле мужчина может относиться к женщине?

Когда сажусь в машину, то первым делом набираю Тане. Полгода назад её отец лежал в больнице с инсультом, и она нанимала для него сиделку. Мне нужен её телефон.

То, что жизнь совершила поворот на сто восемьдесят градусов, ощущается во всём. Об этом кричит моё бледное напряжённое лицо в отражении опущенного козырька, смятая ткань юбки, район, в котором я практически не бываю, и часы на приборной панели, показывающие начало десятого. Сегодня рабочий день, и в этот момент я должна была доделывать отчёт к совещанию. А вместо этого еду в дом, который даже под дулом пистолета больше не назову своим, в надежде застать там мужчину, которого никогда по-настоящему не знала.

Когда я подъезжаю к знакомым кованым воротам, понимаю, что с большой вероятностью Романа дома нет. Разве новость о моей измене и то, что он сделал с Матвеем, — повод не появляться в офисе?

Это ещё одно доказательство, насколько плохо я знаю собственного мужа. Судя по представительскому седану, припаркованному во дворе, Роман дома и даже принимает гостей. Я оглядываю приметное сочетание букв и цифр на заднем бампере и ощущаю холодное покалывание на коже. То же самое было, когда Матвей не брал трубку. Так даёт о себе знать плохое предчувствие.

Запах в доме изменился всего за одну ночь, став отталкивающим и чужим. Сначала я даже думаю не разуваться, но в последний момент сдаюсь и избавляюсь от туфель. Домработница не виновата в том дерьме, которое происходит между мной и Романом.

Мужа и его гостя я застаю на кухне, сидящими за столом. Даже не знаю, что сильнее ударяет по психике: угадывающийся запах перегара и налитые кровью глаза мужа либо же то, что в его собеседнике я узнаю генерала-лейтенанта полиции, пару раз присутствовавшего на днях рождения Романа.

— А вот и супруга моя приехала, Вадим, — с фальшивым благодушием объявляет Роман, поднося ко рту чашку.

Даже с явного похмелья он одет в брюки и рубашку. Последняя, правда, наполовину расстёгнута.

Вадим Борисович Скворечников. Из недр памяти выныривает имя раннего гостя.

— Здравствуйте, — сдержанно здороваюсь я.

Скворечников приветствует меня не менее сдержанно и, отодвинув от себя недопитый кофе, протягивает Роману руку.

— Не буду вам мешать. Твой вопрос без внимания не оставлю, Ром. Будем на связи.

Я смотрю, как Роман отвечает на рукопожатие, и чувствую подкатывающую к горлу кислоту. Это снова бунтует интуиция, подсказывая, что их встреча случилась не просто так.

Скворечников уходит, и мы с Романом остаёмся стоять одни. Он будто бы забыл о моём присутствии: оглушительно хлопает шкафами в поисках хрен пойми чего, пару раз включает воду и тычет в кнопку на кофемашине, наполняя новую чашку, хотя в той, из которой он пил, осталось больше половины.

— Матвей в больнице, — выплёвываю я, не в силах ещё хоть секунду наблюдать за его неуклюжими телодвижениями. — У него сломаны челюсть и рёбра. Сотрясение… Отбита почка… В какой момент ты перестал быть человеком и превратился в жестокую, одуревшую от власти скотину?

— Успела уже в больницу скататься? — брезгливо отзывается Роман, продолжая стоять ко мне спиной. — Скажи спасибо, что щенок живым остался.