Вместе тоже можно... (СИ) - Муравская Ирина

— Скажу, что люблю тебя, — ответила она.

— Это да или нет?

— Разве неясно?

— С тобой мне редко бывает что-то ясно. Ты девица себе на уме.

Женя потянулась к Максиму, награждая робким, но терпким, как вино и настолько же дурманящим поцелуем. Она вся была, как это вино: дорогое, выдержанное, с приятным послевкусием и тонкими, щекочущими рецепторы, нотками надежд.

— Так понятней? — прошептала она, остраняясь ровно настолько, чтобы можно было разговаривать, но при этом продолжать дразнить друг друга едва уловимыми касаниями губ.

— Подозреваю, это согласие. Но тогда у меня условие. Всего одно.

— Какое?

— Ни при каких условиях ты больше не будешь сбегать без предупреждения. Чтобы ни было — сначала мы садимся и всё обсуждаем. Абсолютно всё. Даже если это касается только тебя. Особенно если это касается только тебя. Потому что "твоей" проблемы с этого дня не существует. Есть "наша" проблема. Моя проблема. Всё, что связано с тобой — моя прерогатива. Ты поняла?

Уже не в силах сдерживаться, его что было сил стиснули за шею, пытаясь разом объять необъятное и высказать то, что невозможно высказать вслух. Теперь у них соприкасались не губы, а лбы. Но и губы были очень близко, готовые снова поддаться порыву.

— Поняла, — она прижималась к Майеру так крепко, как только могла, чувствуя ответные объятия рук, перекочевавших к ней на спину. Как же приятно быть для кого-то нужной. Быть для кого-то важной. Быть для кого-то необходимостью…

— Точно?

— Точно. Обещаю.

— Ну вот и умница, — её наградили за послушание ещё одним поцелуем…

Таким, от которого, радостно встрепенувшись, мгновенно начали просыпаться инстинкты. Хотелось больше. Просто дико, прямо-таки до одури хотелось больше, но такая роскошь им вряд ли светила в ближайшее время. На поломанных рёбрах не стоило танцевать танцы страсти. Потом будет неловко оправдываться в травмпункте.

Правда кое кого это явно не заботило. Кое кто уже не сдерживался в напористоти, натянутый как струна. Нет, нет, нет. Так не годится. Она же чувствовала, как содрогаются его мышцы. Ему больно. Но при этом он упорно продолжает её целовать.

Женя мягко отстранила Макса, стараясь касаться как можно бережнее тяжело вздымающейся покалеченной грудной клетки.

— Очень болит, да? — подушечки пальцев нашарили вздувшиеся места. Ощущения жуткие.

— Терпимо. Иди сюда, — её попытались притянуть обратно, намереваясь продолжить, но нет. Она тоже его хотела, очень, но не такой ценой. Какое от этого удовольствие?

— Не будь мазохистом! Пока нельзя. Потерпи.

Потерпи. Легко ей сказать. Последний раз секс у них был после клуба. Дальше-то Максим играл благородного рыцаря. Доигрался до очередного месяца воздержания, а это капец как ударяет по мозгам! Не говоря уж о потенциальной угрозе вообще больше не получить доступа к ней, её телу и поцелуям.

Именно поэтому сейчас он намеревался восстановить вселенскую справедливость. Невзирая на неудобства и простреливающую боль. И похрен, что при вдохе до сих пор слышался хруст. Похрен, что напряжение причиняло дискомфорт. Похрен, что до сих пор было больно просто лежать. Похрен. Похрен. Похрен. Ей не обязательно об этом знать.

— Не хочу терпеть. Я хочу тебя. Горизонтально, вертикально и по диагонали, — нежный, и при этом подчиняющий поцелуй должен был её если не переубедить, то хотя бы немного задобрить, однако нет. Вот же ш!

— Придётся, — решимости женской вредности не занимать. А ведь сама едва сдерживалась. — Будь хорошим мальчиком, и слушайся маму… Кстати, — коварно уточнила Козырь, не сдержав лукавой улыбки. — Она ещё не уехала? Признавайся, сильно досталось? В углу стоял на горохе? Я стояла, меропри… А-а-а… — её рывком стащили с комода и повалили на разобранный диван. По коже скоростным поездом промчались мурашки — это под её майкой уже вовсю хозяйничала посторонняя рука, с радостным предвкушением обнаружившая, что в чемодан отправилось всё её нижнее белье. — Ну нельзя же…

— Можно, — накрывшее её тёплое дыхание вызвало по телу сладкую волну дрожи: от макушки до самых кончиков. Бледно-голубые льдинки, такие глубокие, кристально чистые и прозрачные, оказались совсем рядом. Тонкий-тонкий лёд под которым таилась бездна. Ступишь и пропадёшь. Она ступила. И пропала. Бесповоротно. Навсегда.

— Что можно? — выдохнула Женя, чувствующая, что готова на всё ради этих глаз. Ради того нескрываемого восхищения, что плещется в них при виде неё. Ради горящей в них любви. За такое и жизни не жалко.

— Вместе тоже можно…

Конец