Анна Берсенева - Женщины да Винчи
Нет здесь для нее работы, дающей возможность самореализации, вот в чем дело. Всю жизнь она исходила в своем выборе именно из этого, и вдруг оказалось, что это невозможно. И непонятно, от чего отталкиваться теперь. Искать работу, чтобы – что? Даже деньги в ее нынешней ситуации перестали быть стимулом, во всяком случае, стимулом главным. Но что же тогда?..
Подобные мысли были неприятны и нагоняли уныние.
– Костя, – спросила Белка, – а где у вас здесь люди работают вообще?
Вопрос прозвучал глупо, и она не удивилась бы, если бы он вместо ответа повертел пальцем у виска. Но он, кажется, отлично понял, что именно ее интересует. Куда устраиваются на работу такие люди, как она, – ничего не умеющие делать руками, не имеющие ни связей, ни знакомств, ни востребованной специальности?
– Как и везде, – усмехнулся он. – Мечтают пристроиться в бюджетные организации. Желательно так, чтобы получать зарплату независимо от результата.
– В бюджетные? Но это ведь копейки! – удивилась Белка.
– Вариантов нет. Во всяком случае, их слишком мало.
– А бизнес?
– Какой бизнес? – Он поморщился. – Это тебе не лихие девяностые. Весь бизнес давно под чиновниками. Посторонним вход воспрещен. Да никто уже и не хочет. Лучше за рубль лежать, чем за два бежать, слышала народную максиму?
– Мрак какой… – протянула Белка. – Но ведь это же смерть!
– Кому?
– Ну… Стране.
– Страна никого не волнует.
– Мрак точно! – заключила она.
– А ты что, работать собралась? – поинтересовался он.
– Хотелось бы. Только непонятно, где.
– Могу в больницу устроить.
– Интересно, кем?
– Санитаркой. Других вакансий нет, да и эта по знакомству.
– Иди ты знаешь куда!
– Куда? – усмехнулся он.
Белка рассердилась так, что не стала даже уточнять. Он что, считает, она себя на помойке нашла, что делает такие предложения? Хотя и сама хороша – далась ей эта работа! На еду денег больше чем достаточно, и вообще на жизнь достаточно, и за комнату тоже могла бы платить, но сам же он, когда она это предложила, пожал плечами и сказал, что жилплощадь не сдает. Вот и будет сидеть на его жилплощади, сколько ей потребуется! Книжки читать и по Сети бродить, она не трудоголик.
Белка с мрачным видом уселась в Костин раздолбанный «Ниссан». Виды города Кирова не способствовали подъему духа. Ну, Трифонов монастырь, да. Но мало ли она видела монастырей, встречались и покрасивее. В основном же за окном мелькал какой-то нелепый разнобой. Попадались старинные дома, отчасти освеженные ремонтом, но слишком много было советского бетона, нелепых многоэтажных коробок. Даже Вяткой все это переназвать не смогли! Глупов и есть.
Глядя на этот бессмысленный пейзаж, за всю обратную дорогу Белка не произнесла ни слова. Костя тоже ни о чем ее не спрашивал, они доехали до дому в молчании и так же молча разошлись по своим комнатам.
Правда, посидев в одиночестве минут десять, Белка успокоилась. Ну да, он человек другого мира, и прямые люди вроде него никогда не привлекали ее внимания. Но какое это имеет значение? Ей с ним детей не крестить.
Делать было нечего совершенно, хоть волком вой. Она взяла с полки очередную книжку, это оказался каталог фотовыставки в местной галерее. Здесь вообще было много художественных альбомов, видимо, Зинаида Тихоновна была из тех людей, которые стараются следить за тем, что сами же с наивной почтительностью именуют культурными событиями.
Выставка, кстати, оказалась неплохая, Белка убедилась в этом, листая альбом. Картье-Брессон, конечно, в ней не поучаствовал, но в целом фотографии были не бездарные, она даже увлеклась, разглядывая их. Вспомнился Музей фотографии на Остоженке и все, что с этим прекрасным местом было связано – незаурядные люди, с которыми ты говоришь на одном языке и которые, если спросить о работе, не предложат тебе пойти в санитарки, и белые залы, просветляющие настроение, в которых ты чувствуешь токи современности всей поверхностью кожи, и воздух, в котором разлито что-то особенное, про что ты знаешь, что оно и есть настоящая жизнь…
– Не спишь? – послышалось за дверью.
– Входи, Костя, – сказала Белка.
– Устала? – спросил он, входя.
– Да нет. – Она пожала плечами. – С чего ты взял?
– Ты какая-то мрачная была, когда домой ехали.
Понятное дело, от чего же еще человек может быть мрачным, если не от усталости? Вот она думает, есть в Косте какая-то загадка, кажется ей даже, что она загадку эту в нем чувствует, но это ей только кажется, а на самом деле никакой загадки нет, он обычный мужчина, как все они или, по крайней мере, большинство из них: видит только то, что видимо, любые поступки человеческие, да и вообще любые явления жизни объясняет только логически, а то, что в его нехитрую логику не укладывается, считает необъяснимой женской странностью… Обычный, обычный человек, и интерес свой к нему она выдумала ни от чего другого, как только от провинциальной скуки.
– Не устала, – повторила Белка и, чтобы не молчать, добавила: – Хорошие фотографии.
– Какие?
– Да вот эта, например.
Белка показала на фотографию, которая называлась «Одиночество». На ней была снята старуха, сидящая у стола в просторном и чистом деревенском доме с пятью окнами. Перед старухой стояла миска с горячей картошкой, и вьющийся над миской пар подчеркивал абсолютную пустоту дома, и сквозь этот пар просвечивали лица людей с фотографии на стене, вероятно, взрослых старухиных детей.
– Что ж в ней хорошего? – с недоумением спросил Костя.
– Одиночество чувствуется, – собрав всю свою выдержку, чтобы снова не рассердиться на его простоту, которая, может, и не хуже воровства, но раздражает очень, ответила Белка. – Глубокое человеческое одиночество.
– Подписано «Одиночество», вот и чувствуется, – усмехнулся он. – А было бы подписано «Урожай картофеля», и ты бы сказала: полнота жизни чувствуется, глубокая серьезность ее трудов и дней. А называлось бы «Прощание», и…
– Хватит, Костя, хватит! – расхохоталась Белка. – Не ожидала от тебя!
– Чего не ожидала? – удивился он.
Она смутилась. В самом деле, чего? Ума? А почему, собственно, нельзя было этого от него ожидать?
– Не ожидала, что ты так хорошо разбираешься в искусстве, – дипломатично заметила Белка.
– Так ведь это не искусство, – пожал плечами он.
– Почему ты так думаешь? – с интересом спросила она.
Ей в самом деле было это интересно. Белка лишь смутно догадывалась, что он имеет в виду, отказывая этому снимку в праве быть искусством, но понять это отчетливо и ясно она не могла. И ей казалось, что если он захочет объяснить, то его объяснение будет вот именно отчетливым и ясным.
