Николь Фосселер - Под шафрановой луной
Чужеземные династии еще во времена пророка Мухаммеда принесли сюда не только веру в Аллаха, но и священную книгу Коран, особые элементы в архитектуре, искусстве и музыке, язык и письменность. Но люди гордились старинными традициями, родовым укладом и законами, искоренявшими любое чужеземное влияние – даже Великой Османской империи. Сохранилось и врожденное недоверие ко всему чужеземному. Тому, кто родился не здесь и – по крови или личным достижениям – не нашел себе места в сложной структуре родов и семей, делать в Аравии было нечего. Это касалось как европейских авантюристов, пытавшихся изучить и описать белое пятно на картах, так и чудаков, желающих пересечь пустыню Руб эль-Хали исключительно из жажды приключений. И, разумеется, здесь настороженно относились к англичанам, заселившим Аден.
– Уже четыре года, – начал султан, когда мужчины, один за другим, снова выпрямились, очистили руки от пищи и устремили на него внимательные взгляды. – Четыре года прошло с тех пор, как Аден перестал брать пошлину. Четыре года процветает и развивается султанат Лахедж, напрямую торгуя с чужеземцами и пользуясь их защитой. Уже четыре года сокровищницы Лахеджа набиваются дорожной пошлиной, пока наши пустеют и больше не пополняются деньгами.
Он сделал паузу и поочередно посмотрел на всех шейхов, согласно кивавших с одинаково огорченным видом.
– Торговцы жалуются, и крестьяне, и ремесленники, – взял слово один из них.
– И у нас, – подтвердил второй.
– Султан Лахеджа – предатель, – бросил третий с глубоким презрением. – Он предал традиции и своих братьев! Он продался чужеземцам, укрепив за их счет тылы, и плюнул на султанов Фадли и Акраби!
Султанату Акраби, находившемуся между Лахеджем и Аденом, очень маленькому по размеру и с давних времен соединенному узами тесной дружбы с Фадли, больше других угрожала растущая мощь Лахеджа, и он особенно боялся бедности рядом с могущественным и богатым соседом.
– Значит, плюнул и на нас! – горячо вступил следующий, вызвав одобрительный, гневный ропот всех собравшихся.
– Султаны Фадли и Акраби всегда были нам верными союзниками как в торговле, так и на войне, – согласился султан Салих. – Меня огорчает, что их положение ничем не лучше нашего.
– Чужеземец даже заблокировал гавань Акрабиса!
– Лахедж заплатил Фадли за молчание, чтобы немногим позже выступить против них под защитой чужеземца!
– Лахедж продает исключительное право на поставку в свой султанат рыбы, мяса, топленого масла и табака любому, кто предложит больше денег. Другие остаются ни с чем и лишаются дохода!
– Лахедж позовет на помощь чужеземца, едва почувствует угрозу от любого из нас!
Султан Салих поднял руку и подождал, пока утихнет возмущенный гул голосов и воцарится спокойствие. Его взор обратился в сторону мужчин, сидящих от него дальше всех, – по обветренным лицам, вылинявшим на солнце тюрбанам и одеждам и кожаным патронным лентам в них можно было узнать военных.
– Что вы скажете про Аден, Рашид? Вы последний, кто там бывал.
Все взгляды обратились к воину. Рашид ибн Хусам аль-Дин аль-Шахин явно был одним из самых молодых среди присутствующих. В его бороде, обрамляющей полные губы и подчеркивающей массивный подбородок, было мало седины, как и в длинных, по традиции его рода, волосах до плеч. Их иссиня-черный цвет гармонировал с оттенками рубашки, опоясанной на талии широким кожаным ремнем, несколько раз обернутого вокруг головы платка и свободных штанов, окрашенных в индиго, цвет воронова крыла, переходящий в темно-синий, фиолетовый и нежно-серый.
Даже если бы кто-то из собравшихся мужчин не знал Рашида аль-Шахина, он бы смог точно определить его корни. Потому что на сотни миль вокруг было немного племен, использующих краситель индиго, еще меньше тех, кто делал это с таким мастерством, и совсем немногие носили штаны вместо традиционных одежд. Так одевались только племена всадников с гор, и только женщины аль-Шахинов столь искусно покрывали рубашки своих мужей тонкой красно-белой каймой и украшали их коваными серебряными чешуйками. Говорили, людям с гор нельзя доверять, они коварны, вороваты и лишены понятий о чести. Но каждый присутствующий знал, что это не относится к племени аль-Шахинов – его мужчины славились своей воинственностью, и ссориться с ними не стоило. Аль-Шахины передвигались по горам и долинам вокруг Ижара столь же свободно, как в пустыне Рамлат эс-Сабатайн, жили скотоводством и коневодством и славились своим мастерством в соколиной охоте. Лучшие наездники аль-Шахинов уже многие годы верно служили султану Ижара.
Это относилось и к Рашиду, чье имя означало «праведное поведение» и совершенно ему подходило, как и его отцу Фадху и деду Хусаму аль-Дину. Тонкий как нитка шрам, белеющий на золотисто-коричневой коже, рассекал одну из его бровей, другой тянулся между глубоко посаженными темными глазами до крупного, выступающего носа. Похожие рубцы виднелись и на больших, сильных руках, обхватывающих пестрый стакан чая. Свидетельства того, что Рашид храбро завоевал место предводителя наемного войска султана Ижара. Он доставлял караваны султана в Аден целыми и невредимыми, прославившись воинскими качествами, а также исключительным умом и здравомыслием. И потому никого не удивило уважение, проявленное султаном к столь молодому человеку. Все с нетерпением и любопытством ждали взвешенного ответа Рашида.
– На дорогах к побережью через территорию Лахеджа и до Адена очень опасно, – наконец заговорил он. Его обтесанный песками и ветром голос прогремел глубоко и звучно. – Караваны без вооруженного сопровождения вряд ли смогут пройти невредимыми. Большие трудности создают горные племена – они нанимаются сопровождать караваны, получают большую часть денег и нападают на заказчиков прямо в дороге, когда предоставляется возможность.
– Как ведут себя чужеземцы? – поинтересовался султан.
– О большей части сражений им неизвестно, они почти не высовываются за пределы кратера. Разве только султан Лахеджа попросит о помощи – тогда они выставляют двух-трех человек, этого вполне достаточно, чтобы караваны в сохранности добрались из Лахеджа в Аден.
Лицо Рашида было непроницаемо, лишь едва приподнятая раненая бровь выражала его эмоции.
Султан кивнул, обдумывая и тщательно взвешивая услышанное, и наконец объявил:
– Мы больше не можем мириться, что чужеземцы помогают Лахеджу жиреть за счет других султанатов, а возможно, и расширить территорию. Мы должны как-то вмешаться.
Шейхи громкими возгласами одобрили решение султана. Когда они умолкли, Салих вновь повернулся к Рашиду:
