Татьяна Веденская - Не ходите, девки, замуж!

– Ну, как? – спросила меня рыжая. – Пойдет?

– Не то слово, – вымолвила я. – Я даже не думала, что могу такой быть.

– Все не думают, вот и ходят с авоськами. Ладно, звоним Алексею.

– Лёш, это просто… фантастика! – взвизгнула я, когда по звонку моих добрых каблукастых ангелов Алексей приехал, чтобы на меня посмотреть. Я бросилась ему на шею и поцеловала в щеку, я чувствовала себя героиней из фильма «Красотка», только, пожалуй, без ее темного прошлого. Хотя моего прошлого тоже любой бы хватило.

– Всегда пожалуйста, – делано равнодушно бросил он, но потом улыбнулся и добавил: – Ничего так получилось, да?

– Я просто в ауте.

– Имей в виду, я хочу, чтобы ты была именно такой, – заявил он. И добавил, что через пару недель я должна буду начать бросать курить.

– Буду, товарищ генерал, – счастливо улыбалась я.

– Ладно, я тебя не смогу отвезти, у меня еще есть дела. Доедешь сама, я тебе потом позвоню, – коротко скомандовал он, поцеловал меня и оставил, посадив на метро.

Я стояла оглушенная и с удивлением ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин. Как Катерина сказала? При твоей внешности и фигуре все решает правильно подобранное пальто? Что ж, сегодня на мне были определенно правильные вещи. Я не знала, не могла понять, зачем все это надо самому Алексею и какого рода чувства он испытывает ко мне. Может быть, он в детстве мечтал играть в Барби, а ему не разрешали. И теперь он играет в меня. Возможно. Ясно одно, он гораздо лучше меня знал, что мне подойдет, что улучшит мою внешность, красота которой – вещь спорная, а что только испортит дело. А в тот день я летела домой, практически не касаясь земли. Так мне не терпелось показать результат трудов (и расходов) одного мужчины – другому. Владимир – вот единственный, кого я хотела бы поразить.

Глава четырнадцатая,

в которой я понимаю, что много – это тоже плохо

Устами младенца глаголет истина,

но взрослые мужчины предпочитают

футбольных комментаторов

Считается, что, если уж ты хочешь оставить одного мужчину, лучше всего не делать этого до тех пор, пока ты не сыщешь какого-нибудь другого, на замену. Как-то комфортнее и проще знать, что ты в конечном счете не останешься одна. И я эту мысль на самом деле разделяю. Уж кто-кто, а я наелась этого одиночества, накушалась сполна. Когда Сосновский оставил меня, собрав вещи и перенеся свое бренное тело на четыре этажа ниже, я осталась совершенно одна в своей руинообразной, почти непригодной к проживанию человеческого существа квартире. Я помню, как ходила по вечерам из комнаты в комнату, как слушала чьи-то шаги на лестнице и дрожала, как не могла заснуть ночью от звенящей тишины. Нет, я – определенно – не фанат одиночества. Когда-то я думала, что если даже мне не суждено найти и встретить свою Большую Любовь, мне просто надо, чтобы был кто-то рядом. Чтобы не было так страшно и холодно, вот и все.

Когда Мусякин был совсем маленьким, да и сейчас тоже, временами он отказывался спать в своей кровати. Прибегал к нам, запрыгивал в нашу псевдосупружескую кровать и прижимался носом к моей груди. Он ненавидел засыпать в одиночестве, когда же мы пытались его к этому приучить, он смотрел на нас своими чистыми и прекрасными зелеными глазками и говорил:

– Мам, я не могу один.

– Почему?

– Мне же нужен какой-нибудь человек, чтобы заснуть! – возмущался моей непроходимой глупостью он. У него вообще была своя логика во всем, неповторимая и прекрасная. Иногда мне казалось, что он вдвое умнее нас с Владимиром, вместе взятых. Итак, если задуматься, а что нас, собственно, связывает с Владимиром, кроме желания, чтобы был какой-нибудь человек, чтобы заснуть? Он меня не любит, это ясно. Когда я вернулась с невероятной прогулки по магазинам, признаюсь, я немного дрожала, думая о том, что сейчас, через пару минут, меня увидит Владимир. Я говорила себе – дорогая, это нормально. Тебе просто интересно, как изменится выражение его лица. Он живет с тобой уже кучу времени, но не видел тебя такой никогда. Да он должен просто со стула упасть при виде моих черных волос.

– Привет всем! – томным голосом поздоровалась я, заходя в дом. Я прислонилась спиной к дверному косяку, немного откинулась назад и с улыбкой посмотрела на моих мужчин.

– Мама! Это ты? – присвистнул Мусяка, игравший на полу в паровозик.

Ох, как же я, признаться, ненавидела этот паровозик. Владимир его откуда-то притащил, он был красивым, большим, ездил по железной дороге, пыхтя специальными палочками. Их надо было вставлять ему в головной вагон, после чего из трубы колечками валил пахучий черный дым. Я этот запах просто не переносила и каждый раз вопила, что за такие паровозики надо в суд подавать и что я не верю категорически, что он безопасен и безвреден для детей. Но Мусякин паровозик обожал, так что пользовался любой моей отлучкой, чтобы поиграться. Вот и сейчас вся комната была пропитана мерзким дымом, но наполнена искрящимся Мусякиным восторгом. Однако при виде меня даже паровозик был брошен и забыт. Так что один – ноль в мою пользу. На Мусяку мне удалось произвести самое сильное впечатление.

– А ты как думаешь? Я иль не я? – ухмыльнулась я, вскользь посматривая на Владимира. К сожалению, он сидел лицом к телевизору, смотрел какой-то матч и, кажется, даже не посмотрел на меня.

– Ты-ы! – ахнул сын. – Ты… ты даже лучше Лизы Виногладовой.

– Да ты что! – восхитилась я. Это был настоящий комплимент, победа по всем направлениям. Лиза Виноградова – девочка из садика, с которой Мусяка сидел за одним столиком и уже поэтому был с ней ближе, чем с другими. Но дело было еще в том, что Лиза действительно была так хороша, что задела Мусякину душу до самых ее глубин. Белокурая пухленькая Лизавета с розовыми бантами и в прелестных сарафанчиках покорила его сердце, и он даже поцеловал ее однажды в щечку. Когда он мне рассказывал об этом, мне было так тяжело сдержаться, чтобы тоже не расцеловать его во все его щечки. Он был таким серьезным, сказал, что теперь Лиза – его женщина и что в губы он ее поцелует, когда они поженятся.

– Это правильно, – одобрила я такой план. Так что теперь, когда Мусяка сказал, что я даже лучше самой Лизы Виноградовой, это что-нибудь да значило.

– Плавда-плавда! – улыбаясь, кивал он. – Ты – лучше.

– Ну, спасибо. Мне тоже нравится, – смеялась я, а Мусякин залез ко мне на ручки и принялся рассматривать меня со всех сторон с деловитым видом. Пощупал материал, постучал костяшками пальцев по голенищу сапога, потрогал волосы.

– Чем-то пахнут, – заметил он. – Вкусно.

– Но есть их нельзя, – усмехнулась я. – Ну, а вы тут что с папой поделываете?