Вера Колочкова - Коварство, или Тайна дома с мезонином
– Так ты уезжай себе на здоровье! Мы с отцом и без тебя начнем. Сейчас посплю и сяду за эскизы. Мы с тобой здесь такое сотворим – смерть холодному гламуру! Такое сотворим, что всяким там бизнес-ледям вместе с их крутыми бизнес-бойцами и в райском сне не приснится. А главное – детскую комнату веселой сделаем. Чем черт не шутит, может, я и на третьего когда решусь…
– Э! Э! Доченька! Куда тебя несет-то? Ты сначала второго роди…
– А что? Ты разве против третьего?
– Нет, не против. Я даже против четвертого не против…
Глава 11
А ровно через день ранним рассветным утром Леня вез Тину в аэропорт. Взглядывал сбоку не узнавая – как же меняет человека нарочитая эта ухоженность-тщательность! Нет, хуже не делает, конечно. Но все это: волосок к волоску аккуратная причесанность, чуть тронутое пудрой да румянами лицо, чуть подкрашенные ресницы – и другая, кажется, женщина рядом с тобой сидит. Такая же красивая, но другая. И кажется даже, заговорит сейчас не Тининым, а другим, тоже подретушированным слегка голосом…
– Лень, тебе Анютка говорила, что она с Олегом вусмерть поссорилась?
– Да, говорила.
– А из-за чего? Мне ведь так и не объяснила ничего толком… Сказала – расстались, и все. Как ты думаешь, это серьезно?
– Не знаю, Тин. Хотя… И я бы на ее месте, скорее всего, так поступил. А вообще, она сама в своей жизни разберется. Ты ее не спрашивай ни о чем, ладно? Она девушка самостоятельная и знает, как ей жить. А вообще, чего это я тебе объясняю… Уж кто-кто, а именно ты свою дочь понимать и принимать должна. Ты и сама такая…
– Какая, Лень?
– Цельная. Из одного куска жизни скроенная. И потому гармонично в нее вписаться можешь при любых обстоятельствах, даже пусть самых горестных.
– Ну, я – это я… Просто для Анютки мне ничего такого горестного не хотелось бы, сам понимаешь… А она тебе говорила, что второго ребенка ждет?
– Да ты что?! Вот здорово, Тинка! Значит, дважды будем с тобой бабкой-дедкой!
– Да будем-то будем… – вздохнула, улыбнувшись навстречу его радостным эмоциям, Тина. – И помогать будем, и растить будем…
– Ну вот и не вздыхай! Будешь вздыхать – ребенок Анюткин тебя услышит! Сама же научила нас всех, как надо ему искренне радоваться. Мы что, тебе зря поверили?
– Не буду, Лень, не буду больше! Прости! – улыбнулась уже веселее Тина. – И вздыхать не буду, и за Анютку бояться не буду…
– И правильно, и не бойся. Она у нас девушка крепкая. Всегда знает, чего хочет.
– А все-таки, Лень, что у них там с Олегом произошло? Просто поссорились или что-то более серьезное?
– Да как тебе сказать… Не знаю даже. Просто на компромисс идти не захотела. Трудно ей это. Не может, не умеет себя на части рвать. Даже ради любимого мужа не смогла этого сделать. Она ведь максималистка у нас. Такая же, как и ты…
– А что ты называешь максимализмом, Лень? Только это – отсутствие в человеке компромиссов?
– Ну да. Причем полное их отсутствие. Хотя я вот считаю, что это не очень уж и хорошо. И для максималиста нехорошо, и для его близких… Так тоже нельзя жить, Тинк! Я согласен – нельзя свою жизнь полностью на одних только компромиссах строить, но и без них тоже нельзя. Мы как раз на эту тему вчера с Полиной разговаривали. Она вот, например, заявила мне, что устала в этом вечном горестном раздвоении жить. Не может больше. Сказала: иди, куда хочешь. Не нужен ей вроде как больше ее замужний официальный статус. И Вовка тоже, как ни странно, в этом ее поддержал. Она ему звонила вчера, советовалась. Отпусти, говорит, мама, отца, наконец уже…
– Не поняла, Лень… Она тебя прогнала, что ли?
– Ну да.
– Ничего себе…
– Так что я теперь несчастный брошенный муж, Тинка. И податься мне, бедному, некуда. Разве что о твой максимализм еще раз лбом удариться?
– Да нет у меня никакого такого максимализма, Лень! Чего выдумываешь? Да во мне компромиссов этих всяческих – хоть отбавляй! – весело возмутилась вдруг Тина. – Забыл, что ли, как мы Вовке твоему четверки за контрольные сочинения добывали? Как я тайком, как шпионка какая, доставала из общей стопки его тетрадку и ошибки своей рукой исправляла? Это ж, по большому счету, и не компромисс даже, а преступление учительское! Хоть и оправданное, я считаю. Он же очень умный, сын твой. И в том не виноват совсем, что грамотность в него не заложена. Вот не определила в нем природа места для грамотности, и все тут. Мозги математические дала, а грамотности пожалела!
– Ты, Тинка, мне зубы Вовкой моим не заговаривай. Есть, есть у тебя этот максимализм, и не спорь. Внутренний, сокрытый ото всех, но есть. Я же знаю! Иначе ты не позволила бы тогда Мисюське счастье свое отобрать. Если ты любила так этого своего Антона, почему уступила без боя?
– А любовь не уступают, Лень. Она ж не вещь, чтоб ее передавали из рук в руки. И она всегда со мной жила, все эти годы. А только знаешь, вот узнала я, что нет больше Антона, и будто сломалось во мне что-то. Будто все я по-другому уже видеть стала…
– Так максимализм твой, наверное, и сломался!
– Что ж, может, ты и прав… Ты знаешь, я так часто о Мисюсь в последние дни думаю! А раньше все гнала и гнала от себя эти мысли. А тут вдруг чувствую – нет во мне никакой обиды. Как будто вчера мы только с ней расстались, и никакой такой нехорошей истории меж нами и не было.
– Тинк, а ты увидишься с ней?
– Не знаю, Лень. А ты как думаешь – надо?
– Конечно! Конечно, надо. Обязательно даже.
– Страшно…
– Чего тебе страшно?
– А вдруг я увижу ее, и во мне эта боль снова расти начнет?
– Не начнет, Тинка. Потому что хватит уже. Потому что и для боли твоей, и для максимализма, и даже для Полинкиного компромисса, как выяснилось, все сроки уже истекли. Потому что ушел в мир иной твой Антон – освободил нас всех от этих обоюдных страданий. И еще вот что – хочешь ты или не хочешь, а я к тебе сегодня переберусь. Мы решили с Анюткой сегодня ремонт начать. Все, все начнем с самого начала! Какие наши годы с тобой, Тинка? Все у нас еще впереди. Внуков поднимать будем, жить будем, радоваться будем… Я по-прежнему люблю тебя, Тинка! Ты – моя женщина-жизнь…
Уже сидя в самолете и глядя в узенький иллюминатор на белоснежную кудрявую плотность облаков под крылом, Тина все вспоминала, вновь и вновь прокручивала в голове этот разговор с Леней по дороге в аэропорт. Как он ее назвал интересно – моя женщина-жизнь! Она вдруг поймала себя на мысли, что впервые за долгие годы не сказала ему «нет»… Ей даже слово это и в голову не пришло, между прочим! Наверное, Леня прав: надо все начинать сначала. Смешно, конечно, начинать все сначала в пятьдесят пять лет. Хотя почему? Жизнь – она вообще никаких человеческих возрастов не признает. Течет себе и течет одинаково – и в двадцать, и в тридцать, и в пятьдесят пять… И еще – все время ей о Мисюсь думалось. Наверное, Леня прав: они обязательно должны встретиться. Хотя при чем тут Леня – она и сама для себя это уже решила. Интересно, какая она сейчас, ее беспокойная младшая сестренка? А вдруг она и видеть ее не захочет? Надо было Олю с Никитой расспросить поподробнее о их матери, когда приезжали. Зря она тогда так растерялась, будто душа вмиг онемела. Будто затаившаяся в ней на долгие годы обида напряглась в последней предсмертной судороге и сковала ее всю. А потом взяла и враз ушла куда-то, уступив свое место образовавшейся вдруг потребности увидеть, поговорить, простить… Нет, она обязательно, обязательно сразу поедет к Мисюсь! Если Оля ее не повезет, так и сама поедет! И бояться ничего не будет. Ни боли, ни памяти, ни призрака дома с мезонином…
