Наталия Ломовская - Зеркало маркизы
Анна замерла с куском торта на лопатке. Кажется, корж не очень хорошо пропитался… Но что это – Алексеев едва ли не в любви ей объясняется?
– Позволь тебе помочь, – сказал он, чтобы, видимо, уточнить свои намерения. – Мне кажется, вопреки твоим уверениям, что с тобой далеко не все в порядке. Ты дорога мне, и я хотел бы…
Да. Это было решительное, несколько старомодное объяснение.
Они решили не спешить. Разумеется, вслух никак не обговаривали обстоятельств своего сближения. Просто – они не спешили. Алексеев стал приезжать часто. Иногда они ехали вместе в город. Ходили в кино, на концерты, на выставки. Два раза – в театр. Ужинали в кафе или ресторане. Анне нравилась средиземноморская кухня, и она говорила, что неплохо бы съездить в Италию. Подразумевалось, что отправятся они туда вдвоем. Иногда они оставались в поселке и гуляли по парку с Марой. Собака изнывала от счастья, когда видела Алексеева, становилась лапами ему на грудь, норовила расцеловать. Алексеев научил Мару ловить фрисби и приносить палочку. Не исключено, что она всегда умела это делать. Просто Анне не приходило в голову бросить ей фрисби. А Алексеев специально купил в магазине спортивных товаров пластиковую тарелку. Мара очень быстро изгрызла ее до дыр.
По вечерам они сидели, обнявшись, перед телевизором, собака лежала у их ног. Они смотрели старые фильмы, какие-то шоу. Анне было, в общем-то, все равно, что смотреть, она понимала, что эти сеансы имеют целью не столько выяснить, когда именно Гарри встретил Салли, сколько породить между ними – между Анной и Алексеевым – особенную близость, которую потом можно будет развить в нечто большее.
Но пока большего не получалось. Когда фильм заканчивался, Алексеев вставал, бережно целовал ее в голову, желал спокойной ночи и уезжал.
Анна должна была признать, что это работает. Жажда саморазрушения, чувство вины отступали перед их терпением и уверенностью Алексеева, перед молчаливым уютом их вечеров, перед их спокойной близостью. Но и та безумная надежда, которую Анна питала, покидала ее, а остаться без этой надежды было все равно что остаться без воздуха, и вот она задыхалась, повисая в абсолютной пустоте, в воющем вакууме.
Анна знала, что попади она, как намекал Алексеев, в цепкие лапы психотерапевтов, те наверняка объяснили бы ей, что она ведет себя неправильно, неверно распоряжается чудесными дарами, которыми оделила ее судьба. Она прошла через испытания, которые могли бы лишить ее жизни, свободы и рассудка. Но ей удалось сохранить и то, и другое, и третье. Мало того – она еще получила кое-какие средства, у нее теперь был собственный дом, собака и внимание прекрасного человека. В общем, то, на что раньше она рассчитывала только в самых смелых мечтах.
Но что Анна могла поделать, если ей все время мерещился Марк? Она видела его везде: на заправке и в магазине, в кинотеатре, в кафе. У мотоциклиста, обогнавшего автомобиль, оказались его глаза в узкой прорези шлема. На выставке Анна видела картину какого-то голландского художника: у юноши были нелепые шаровары из малинового бархата и несусветная прическа, но розовый рот, но поворот головы, осанка, несомненно, принадлежали Марку. И уж конечно, он снимался в том старом черно-белом фильме, диск с которым так опрометчиво принес Алексеев. Прекрасная графиня влюбляется в своего кузена из рода, с которым ее семейство состоит в кровной вражде. Юноша отвергает любовь красавицы, и тогда Фредерика, решившись отомстить, устраивает поджог в его конюшне. Юноша любит коней больше жизни и погибает в огне, пытаясь их спасти. А наутро к замку графини приходит черный конь, который становится для нее самым близким на свете существом. Дни напролет девушка скачет на черном коне по окрестностям, ее непреодолимо тянет к тем местам, где она встречалась раньше со своим любимым. Тоска и угрызения совести убивают Фредерику, и вот она летит на коне в самое пекло своих полыхающих владений, словно низвергается в ад…
Этот фильм подействовал на Анну больше, чем она могла себе признаться, и в тот вечер она держалась с Алексеевым холоднее, чем обычно, и он уехал очень расстроенным. Но она не нашла в себе силы утешить его. Вот что странно – когда Марк погиб, было плохо, очень плохо, и тогда она тоже повсюду видела его. Было нелегко, и тем не менее Анна знала – она сумеет, справится. Утрата невосполнима. Но боль пройдет. Рана затянется. Марк станет воспоминанием, сначала болезненно четким, но затем время милосердно размоет его черты, окутает все сладкой дымкой…
Теперь же дымка развеялась, и Марк вернулся к ней – молодой, живой, веселый, каким он был в то невероятное лето.
Анна боялась смотреть в глаза матери, в глаза отцу, но она не имела достаточно воли, чтобы отказаться от этой любви, от этого наваждения. И Марк…
– Я не понимаю, почему, – сказал он ей. – Почему мы не можем быть вместе? Ты же умная девочка, ты читаешь книги, посмотри: это было в порядке вещей, во многих семьях для детей не мыслили другого брака, как с кузеном или кузиной, и рождались здоровые детишки, и все шло хорошо.
Марк не мог успокоить ее, не мог отрицать, что у них в семье возникнут трудности, но он ничего не боялся и не собирался отступать, и Анна переставала пугаться неправильности происходящего. Все казалось правильным, очень правильным. Его тело было приспособлено единственно для ее тела. Предназначено, отдано, завещано, сделано на заказ, даже изгибы их губ идеально смыкались… Но как это объяснить людям? По поселку, похоже, уже пошли слухи. Анна и Марк валялись на краю люцернового поля, Он, нежно смеясь, целовал ее влажную грудь, и вдруг из-за поворота дороги неожиданно вывернули две тетки в спортивных костюмах, хуже всего оказалось то, что одну из женщин Анна знала: кумушка работала на почте, была знакома с матерью… Обе тетки остановились и даже приоткрыли рты, а потом то ли засмеялись, то ли зафыркали от негодования и быстро ушли. Анна поняла, что мать узнает обо всем очень скоро, что это вопрос нескольких дней. Когда она там ходит на почту, чтобы заплатить за коммунальные услуги? Вот тогда и узнает. Анне стало страшно, и она вцепилась в рубашку Марка, уткнулась в него лицом, почувствовав соленый, горячий, невыносимо родной запах, и принялась умолять о чем-то:
– Пожалуйста, пожалуйста…
– Тихо, тихо, – говорил Марк, прикасаясь к ее спине бережно, без страсти, только чтобы утешить. – Все будет хорошо, я тебя никогда не оставлю.
Но он сказал неправду.
Конечно, Марк солгал. Он оставил ее. Его душа отлетела в неизвестные дали. А тело осталось гнить в гробу, на двухметровой глубине. И все же Анне казалось, что он рядом. Что хочет вернуться…
