Маша Царева - Жизнь на каблуках
– Зина, но такое бывает сплошь и рядом. Все модели время от времени не проходят кастинги. Это специфика профессии. Это нормально.
– Все время от времени, а я всегда! – повысила голос Зинка. – У меня вообще никогда ни одного хорошего контракта не было! Перебиваюсь на мелких показах. Не могу так больше!
– А тебе не кажется, что уход в монастырь – это слишком радикальное решение?
– Все равно, обратного пути нет! – И Зина вновь решительно распахнула Библию.
– Почему это нет?
– Потому что я порвала все свои связи с прошлым, – охотно объяснила она. – Я позвонила в агентство и сказала, чтобы больше на меня не рассчитывали. Я сожгла портфолио. И, самое главное, вынесла на помойку всю свою одежду.
– Шутишь?
Зина молча кивнула на шкаф. Его створки были распахнуты, а полки пусты. Ни красного кашемирового пальто, которым я втайне восхищалась. Ни лисьей горжетки, из-за которой мы ссорились столько раз. Ни черного вечернего платья от «Эскада». Ничего.
И только в тот момент я осознала всю серьезность положения. Тряпичница Зинка, которая неделями сидела на гречневой каше, чтобы позволить себе лишнюю кофточку, может без сожаления выбросить свою одежду на помойку только в одном случае. Если она решила, что жить дальше не имеет смысла. Вам это покажется смешным – как могут быть взаимосвязаны попытка самоубийства и отсутствие лисьей горжетки? Но вы просто плохо знаете мою соседку Зинаиду. Для нее лисья горжетка – это не просто мех, в который она прячет щеки, если ей холодно. Это символ той жизни, к которой она так стремится. Не символ даже, а ее маленький атрибут. Крошечное доказательство того, что не все потеряно, что эта жизнь еще вполне может для нее, для Зинки, наступить.
И вот теперь горжетки больше нет.
Зинка, Зинка-вредина, которую я иногда убить была готова, но к которой успела привыкнуть, как к собственной родинке, Зинка была на грани нервного срыва. И я знала, как ей помочь.
Я допила кофе, взяла радиотрубку и закрылась с телефоном в ванной, оставив соседку мрачно изучать сакральные тексты. Включила воду – кажется, именно так делали конспираторы из шпионских фильмов. Зинке незачем слышать мой разговор. Впрочем, она не в том расположении духа, чтобы подслушивать под дверью.
Потом я села по-турецки на унитаз и набрала номер Дениса Викторовича Семашкина.
– Варенька! – Он так обрадовался моему голосу, что я мигом позабыла, зачем звоню, и вступила с ним в бессмысленный кокетливый диалог. И только когда наш разговор стал напоминать запись службы «Секс по телефону», я наконец очнулась.
– Денис, я вообще по делу звоню.
– Что такое? Ты уже нашла квартиру?
– Нет еще.
– Жаль. Мне не терпится переехать. Хочу видеть тебя каждое утро, неумытую, растрепанную и в растянутой ночнушке.
– Я не ношу растянутые ночнушки! – рассмеялась я. – Только кружева. А для тебя – неглиже.
– Все женщины проходят путь от кружев до растянутой ночнушки, – философски заметил он.
Тонкое ядовитое жало ревности кольнуло меня в самое сердце. Не хочу, чтобы он сравнивал меня с другими женщинами. Да еще и с теми, кто носит какие-то растянутые ночнушки.
– Да нет, я по другому делу звоню. Я хотела попросить тебя об одном одолжении…
– Деньги кончились? – мгновенно отреагировал он. Уверена, большинство девушек втайне мечтают услышать от любовника именно этот вопрос. Но если бы у меня действительно кончились деньги (что происходит, к сожалению, довольно часто), то Денис был бы последним человеком, к которому я обратилась бы за помощью. Ну не умею я тянуть деньги из мужчин! Может быть, где-нибудь внутри меня просто притаилась маленькая злобная и агрессивная феминистка? Так или иначе, я бы почувствовала себя униженной, если бы мне однажды пришлось сказать: «А кстати, милый, не мог бы ты мне одолжить сотню-другую баксов до лучших времен?»
– Нет. Помнишь, я тебе рассказывала о своей соседке, Зине Карнауховой?
– И что?
– Она модель. Работает в твоем агентстве. Денис, в последнее время у нее совсем нет работы.
– Солнышко, я же этим не занимаюсь, – поскучнел он. – Моя задача контролировать крупные контракты и усиливать международные связи агентства. А кастингами занимаются менеджеры.
– Я все понимаю! Но моя подруга… – Я впервые назвала Зинку подругой и почему-то сама испугалась этого слова. – У нее депрессия. Я уверена, что ты мог бы помочь. Посодействовать, чтобы ее хоть куда-нибудь взяли.
Зачем, зачем я это делаю? Никакая она мне на самом деле не подруга. Если уж на то пошло, у меня вообще нет подруг. Ну что тут поделаешь, если я не верю в институт женской дружбы? Но… Я вспомнила пустой шкаф и склоненную над Библией стриженую голову Зинки.
– Она очень красивая, Денис. Наверняка для нее что-то есть!
Он раздраженно вздохнул:
– Ладно. Пусть завтра в половине десятого зайдет в мой кабинет. Что-нибудь придумаем.
– Она не пойдет, если я ей скажу.
– Я не понимаю, Варвара, что ты от меня-то хочешь?
– Пригласи ее сам, – потухшим голосом попросила я.
– Малыш, не расстраивайся. – Денис почувствовал смену интонации. – Ладно, я скажу своей секретарше, чтобы она позвонила этой Зинаиде.
– Ой, спасибо!
– Но учти, что я это делаю только ради тебя. Так что с тебя три поцелуя и торжественный выход в растянутой ночнушке!
И вот наконец наступил день решающего концерта в «России». Звезды обычно появляются на подобных мероприятиях в сопровождении целой свиты, нам же выделили всего четыре пропуска. Предполагалось, что гримироваться мы должны сами либо воспользоваться услугами «общего» визажиста. Отдельной гримерной нам, разумеется, не досталось.
С гримерной вообще получилась презабавная ситуация – комнатки были поделены с таким расчетом: одно помещение на двоих артистов. Так вот, вторым «артистом», с кем должен был делить гримерную Федоркин, оказалось… кабаре «Калина». В количестве восемнадцати полуголых танцовщиц. Они выступали с танцевальным номером в стиле парижского «Мулен Руж». Так что на бумаге все выглядело тип-топ: «Комната семнадцать Федоркин – Калина». А на самом деле в крошечной комнатенке оказалась целая потная от нервного напряжения толпа.
До сих пор для меня остается загадкой, каким образом Федоркину удалось решить вопрос с Индией и Стасей. Но в оговоренное время она не появилась на станции метро «Китай-город». А одурманенный кокаином Токарев, казалось, даже не заметил ее отсутствия.
– Девочки-красавицы, – хохотал он, – мы прорвемся! Вот увидите! Мы лучшие – йо-хо! – При этих словах он слепил из грязноватого придорожного снега увесистый снежок и запустил им в меня. Попал в лоб. Получилось пребольно, но я благоразумно промолчала.
