Галина Маркус - Непреодолимая сила
– У тебя кто-нибудь есть? – снова в отчаянии спросил он.
Она насмешливо покачала головой – «отвечать не буду». Он обреченно смотрел на нее, уже почти в панике подбирая какие-то слова.
– Как ты жила эти годы? Чем занималась? – получался глупый разговор, ужасно глупый.
– Работала.
– Ты стала начальником отдела? Давно?
– Четвертый год уже. А до этого юристом в разных конторах поработала.
– Нравится профессия? – ему было все равно, что спрашивать, лишь бы потянуть время, не дать ей хлопнуть дверью.
– Знаешь, сейчас бы я выбрала другую – не такую сухую и занудливую. Я это давно поняла, но, как видишь, справляюсь. Наверное, сама стала занудой.
Она помолчала и спросила:
– А как жил ты?
– А я и не жил… – Костя поднял на нее измученные глаза.
– Сильно сказано, – Таня поднялась с места, – но не похоже на правду. Ну, ладно, рада была повидаться. Выглядишь очень хорошо, достойно. Кабинет, – она повертела головой, – тоже вполне приличный. Удачи тебе!
И она решительным шагом направилась прочь.
– Подожди, – у самой двери он нагнал ее, протянул было руку, но так и не посмел дотронуться до нее, – я… я могу тебе как-нибудь позвонить?
(О Боже, что он несет?…)
Таня очаровательно улыбнулась:
– Только, если тебе на самом деле понадобится юрист. Я кого-нибудь порекомендую, – она уже проходила мимо секретарши, сдернула с вешалки плащ.
– До свидания, Наденька, спасибо, не провожайте.
Ее каблучки застучали по лестнице, а он стоял, как изваяние, не в силах двинуться вслед. Что-то сдавило у него в груди, и Костя не мог сделать вдох.
– Что с Вами, Константин Викторович?
– Ничего… – Костя вернулся к себе и рухнул в кресло. – Принеси мне воды, Надь.
Так вот, значит, как по-настоящему болит сердце, а он-то думал, что давно это знает… Бедная мама… Костя посмотрел на Танину фотографию – та же девчонка, которая только что покинула его кабинет, насмешливо улыбалась ему. Вот только волосы торчали в разные стороны, а лямка старенького сарафанчика сбилась с плеча.
***
Она перестала сдерживаться уже на лестнице, и слезы полились из глаз, размазывая по щекам тушь. Таня нырнула в машину, ничего не видя перед собой. «Я могу тебе как-нибудь позвонить?» – звучало у нее в голове. И ради этого «как-нибудь» он посмел вырвать ее через годы! Ее, оскорбленную, с растоптанной верой в любовь, он вызвал к себе в кабинет, чтобы сказать это «как-нибудь»! Таня сжала кулаки так, что острые ногти вонзились в ладони.
Чем больнее, тем лучше, возьми себя в руки, он еще может выйти, увидеть… Да нет, к чему ему выходить?! Очень она ему сдалась! Полюбопытствовал – и хватит. Сколько цинизма… И… о Господи, как же она его любит! Эти серые глаза, плечи, тонкие пальцы… Она никогда и не забывала, но сейчас, увидев так близко…
А взгляд? Никто во всем мире не сможет так смотреть на нее, даже если глаза его снова бессовестно лгут…
Таня выжала сцепление и повернула ключ. Подальше отсюда! На работу нельзя в таком виде… Значит, домой – в пустую квартиру с евроремонтом, домой, к лучшему другу, самому постоянному мужчине в ее жизни – телевизору! Она нажала на кнопку радио – включила «101,7». Да что же это, в самом деле, издевка? – во все колонки лилась знакомая мелодия:
«В комнате с белым потолком, с правом на надежду…
в комнате с видом на огни, с верою в любовь…»
Сто лет не слышала этой песни… Видимо, не каждому дается право на надежду… Но никто никогда не мог отобрать у нее право любить, даже если любить было глупо и нельзя!
Неужели у человека бывает столько слез? Когда-нибудь они кончаются? Все, хватит, нашла повод рыдать… У людей случаются такие беды, болезни, а ты… Невропатолог говорит, что мигрени – от нервов. Не хватало ей нового приступа! Сколько можно мучиться… Хватит, хватит!
О Господи! Таня едва успела нажать на тормоза и остановилась в миллиметре от встречного джипа, которого не пропустила на левом повороте. Водитель открыл стекло и покрыл ее отборным матом. Так, правильно, так ей и надо!
Как доехала до дома, Таня не помнила. Вечером раздался телефонный звонок. Она сразу догадалась, кто это, и не стала снимать трубку. Но телефон звонил – опять и опять, и она не выдержала.
Что же, если он так хочет, она скажет ему всё, без притворства и манерничанья.
– Таня, – голос у него был совершенно подавленным, – Таня, мы ужасно поговорили. Я больше так не могу. Мне надо тебя видеть, или я умру.
Она даже не знала, как это близко к правде. Сердце у Кости болело весь вечер, и он накачался валокордином, как водкой.
– О-оо… это я уже, кажется, слышала… Причем не только от тебя. Странное дело – все до сих пор живы, здоровы и счастливы!
– Мне надо видеть тебя, – повторил он, как заклинание.
– Кость, а зачем? – Таня больше не в силах была притворяться. – Посидеть в кафешке, пожаловаться на тоскливую жизнь, бросившую жену? А потом мы будем вместе ностальгировать по нашей юности… Хочешь, я угадаю, что ты мне расскажешь? Скажешь, какой же я был дурак, испугался тогда жениться, думал, не догулял еще. А вот теперь понимаю, что ты была единственной женщиной в моей жизни, которую я любил. Или это даже слишком оптимистично?
– Нет, все не так, – с усилием произнес он, – но по телефону рассказать невозможно. Просто хочу, чтобы ты поняла – все вообще не так, как тебе кажется. Кроме того, что ты единственная женщина в моей жизни.
– А я тебе верю, Костя. Вот честное слово, верю. Я думаю, с твоей точки зрения на все были уважительные причины. Но хочешь, я тебе сейчас расскажу о себе? Все, как есть, хочешь?
– Да, хочу.
– Смотри, не пожалей. Так слушай, – она плакала, и не пыталась этого скрыть, – сначала, как ты понял, я решила отомстить тебе и выйти замуж за Павлика. Отомстила я, кажется, только бедному Павлику. Наверное, его родители до сих пор прокалывают мои фотографии иголками. В тот день, когда я сказала, что не выйду за него, поняла – не смогу быть ни с кем. Потом все эти годы я пыталась опровергнуть это, но не вышло. Знаешь, что самое глупое? Стоило несчастному человечку мужского пола довести меня до кровати, как я вдруг ярко осознавала, что замужем, и просто не могу никому отдаться. Ты способен такое представить? Стыдно кому рассказать… Костя, у меня не было кроме тебя ни одного мужчины. Наверное, я снова девственница. В тридцать два года – смешно, не правда? Нет, я пыталась. Знакомилась, встречалась. С теми, кто был на тебя совсем не похож – знакомиться было неинтересно. С теми, кто хоть каплей похож – страшно. Но и при всем том находились какие-то варианты, ты знаешь, Кость, их было даже много. Вот, кстати, в этом году я могла стать женой достаточно серьезного человека, богаче, чем ты, Костя. Правда, в итоге я чуть не уволилась с работы. Но мне было противно ложиться в постель с чужим. Да, с чужим. Да еще я ненавидела деньги и людей, которые могут все купить, таких, как ты. Тебе не понять этого. Сколько за эти годы, пока я мучилась сознанием, что принадлежу только тебе, у тебя было женщин и удовольствий? Да ладно, что я все про физиологию? Давай про любовь… Влюбиться, естественно, я не могла. Кость, бывают же такие идиотки, что один-единственный мужчина может отбить у них всякое желание еще раз испытать это чувство? Я злилась на себя, я пыталась себя переломить, но любила тебя и только тебя. Знаешь, было бы легче, если б ты никогда меня не любил, или мы просто рассорились. Но каждая мысль о тебе была намешана на нестерпимой боли – что меня предали, бросили, выкинули. Каждое воспоминание – отравлено. А я не могла отказаться от этой муки, не желала выздоравливать. Уверена, ты уже испугался… Одно дело – романтическая встреча, другое – маньячка, которая думает о тебе столько лет. Я всерьез подозреваю, что у меня шизофрения на твоей почве, причем с детства, Кость, но ты не бойся! Помнишь, я говорила, что ты не увидишь меня, если найдешь другую? Это не детские речи, не месть и не наказание. Я просто не умею по-другому. Ты хочешь видеть меня, а я не могу, не хочу тебя видеть! Даже если у тебя есть тысяча оправданий – но у тебя столько нет, – пойми, я не смогу простить тебя. Я даже могла бы сейчас простить тебе Лену, но никогда не прощу этих двенадцати лет.
