После развода. Верну семью снова - Анита Кароль
Хотела вернуть семью, а вернула одиночество. Теперь уже навсегда… наверное. Я не смирюсь с его работой, а он ее не бросит. Во вкус вошел. Выбрался из−под моей опеки. Не нужна стала.
Утром взяла ноутбук в кухню, чтобы заказать билет на самолет. Меня мелко трясет, мысль, что пора сходить в аптеку за успокоительным. Включаю телевизор, чтобы отвлечься. Наливаю себе кофе и устраиваюсь за стойкой, ища в ноутбуке сайт с билетами.
«Сегодня, после полуночи был взорван автомобиль, принадлежащий адвокату Исаеву Станиславу Ильичу…» − слышу голос диктора утренних новостей. Упираюсь взглядом в экран, не веря глазам.
Что это? Как…
Глава 35
Голова трещит, пульс стучит в висках. Любое движение причиняет боль. Даже самое легкое. На тумбочке стоит стакан, а рядом две таблетки на листке бумаги и слово — выпей. Дельный совет, пить хочется ужасно. А таблетки наверняка избавят от головной боли.
Как я дома оказалась? Я была в баре, мне там встречу назначил Дмитрий, компаньон Стаса. Он принес деньги и какие−то бумаги. Он ушел потом, а я решила еще посидеть, мне очень музыка понравилась. Бармен предложил фруктовый коктейль.
Я решила, что витамины мне не помешают.
− Мне безалкогольный, я за рулем.
После этой фразы ничего не помню. То есть, размытые воспоминания колют мозг, ослепляют, как вспышки. Не помню, как попала домой.
Приподнимаю простыню. Не помню, как сняла одежду. Обычно я сплю в шелковой сорочке. Люблю шелк, если речь о нижнем белье. Прохлада его успокаивает. Вода прохладная тоже успокаивает. И бодрит.
Кофе… я хочу кофе. Почему в моей одинокой квартире пахнет кофе с корицей?
Заворачиваюсь в шелковую простыню цвета кофе со сливками, подбираю край, чтобы не споткнуться. Мне до чертиков интересно, кто хозяйничает в моей кухне. Это не может быть моя дочь, мы не разговариваем со дня похорон. Дочь обвинила меня в смерти ее отца.
Я и сама себя обвинила. Можно было бы — приговорила бы себя к расстрелу. Одно слово, в тот последний вечер, и Стас остался бы жив. Одно слово.
Останься…
Но я же гордая. А теперь будто крылья подрезали. Я не умею жить без него… я разучилась дышать без него… я не могу смотреть в глаза его сыну. Я ненавижу васильки. Они его глаза напоминают.
В кухне что−то громко роняют и я подпрыгиваю от неожиданности. Может вор забрался? Нет, вор не будет варить кофе и материться негромко. И не мама, она не кофеман, и не умеет говорить мужским басом.
Пробегаю несколько оставшихся шагов и застываю на пороге кухни. Меньше всего я ожидала увидеть Сергея, колдующего у плиты. Откуда он здесь? Вопросов все больше. Меня начинает мутить от того, что не могу поймать ускользающие обрывки памяти.
Как же плохо тем, у кого амнезия. Но еще неделю назад я хотела потерять память. Слишком все было тяжело перенести. Помню, тогда появилось странное чувство. Я смотрела на неживое лицо бывшего мужа и мне хотелось потормошить его, отхлестать по щекам. Обвинить в том, что бросил. Не только меня бросил. Маленький сын так и не понял, куда пропал папа.
Хотелось приказать ему встать. Заставить. Мне так плохо, дочь чуть не в обмороке, визжит, повиснув у кого−то на руках. Мама причитает, уткнувшись в грудь Руслана Нечаева. А он лежит.
Будто спит. Огонь его не тронул, пуля настигла его раньше, чем взрыв. Кто−то оттащил тело от машины, пытался реанимировать, как сказал судмедэксперт.
Я стояла, словно замороженная. Юля в какой−то момент перестала рыдать, кинулась ко мне, хлестко ударила по моим щекам, крича, что я бессовестная, даже слезинку жаль из себя выдавить. Кричала еще что−то, но помню только — «это ты виновата, ты убила папу».
Потом Сергей с Русланом оттащили ее. А я так и стояла, радуясь той боли, которая полыхает на щеках. Вот тогда я впервые увидела Сережу рядом. После поминок он уехал. Я прогнала его. Не выдержу его грубых шуток. Не до того мне.
И вот, спустя неделю он варит кофе в моей кухне. Так странно.
Глубоко вздыхаю, поперхнувшись воздухом. Бородач оборачивается на шум и чуть улыбается. Подхватывает сковороду с яичницей, ставит ее на стол. Разливает кофе из турки. Отодвигает стул для меня.
− Падай.
Я стою, не зная, что с ним делать. Прогнать снова? Или пусть поест сначала. А то неудобно как−то…
− Ну чего ты зенки пялишь? Вилку в руки и …
− Я не голодна. Ты когда приехал? — присаживаюсь на самый край стула, придвигая к себе ароматный кофе. — Как ты в мою квартиру попал? Я тебя сама впустила?
− Память отшибло? — перестает жевать друг и так странно смотрит на меня. Будто с жалостью. Что−то вроде нежности мелькает в его выразительных глазах, взгляд блуждает по моим обнаженным плечам. — Я не уезжал. С похорон здесь. Вчера вечером заехал к тебе попрощаться, но дома не нашел. Позвонил тебе, какой−то мужик сказал, что ты в баре, отрываешься. Когда я приехал, ты дралась с охраной, доказывая, что не пьяна. Ну, я тебя домой и привез. И не ушел, вдруг бы тебе снова поплохело.
− Я не пила… только фруктовый коктейль, безалкогольный, − я не понимаю ничего, только чувствую необходимость срочно одеться в нормальную одежду. Меня смущают огоньки в серых глазах. — А кто меня раздел?
− Никто. То есть, ты сама. Я потом одежду собрал и постирал. Ты замаралась.
Сбегаю из кухни. Надеваю спортивный костюм, и только тогда возвращаюсь, заглянув в ванную по пути. Так и есть, мое платье висит на отопительной трубе, рядом нижнее белье. Стало стыдно. Что бы я там ни натворила, причина должна быть.
Но напиться я не могла, до потери памяти особенно. Я не переношу спиртное. Вспоминаю про деньги в сумочке, почти полмиллиона наличкой. Я еще Диме сказала, что лучше бы на счет кинул. Но эти деньги лежали в конторе Стаса, на всякие нужды по работе. Нахожу сумочку в прихожей, но она пуста.
− Сереж, а где деньги? — приношу сумочку в кухню. — Здесь была пачка пятитысячных купюр, немного не хватало до полной.
− Я так думаю, бармен стал богаче вчерашним вечером, на вот эту сумму как раз, − хмыкает Сергей. — Вот скажи мне, солнце, кто ходит по барам с такой вот суммой в сумке?
−
