Под луной Греции - Кэрол Кирквуд
Это был ее первый опыт работы со Спилбергом, и она была впечатлена его режиссерскими методами и умением добиваться желаемого результата – все актеры хорошо ладили, и Спилберг относился к ней с особой теплотой. Хотя постоянное нахождение на площадке очень выматывало, Шона держалась и играла с полной самоотдачей. Спилберг вкладывал в фильм всю душу, и она следовала его примеру.
«Посвящается Грейс» находился на стадии постпродакшна, с датой релиза еще не определились, но уже циркулировали слухи о номинациях на «Оскар». Рекламная машина стремилась использовать слухи на полную катушку, поэтому сегодня Шоне предстояло воссоздать момент в 1955 году, когда Грейс получила «Оскар» за лучшую женскую роль.
Мэл отступила, любуясь результатом своего труда.
– А вот теперь ты Грейс. Мне тоже подайте «Оскар» за эту работу!
Шона посмотрела на свое отражение изучающим взглядом: пшеничные волосы уложены в изысканную прическу, которая очень ей шла. По такому торжественному случаю Мэл изобразила верх элегантности.
– Когда Грейс оставила актерство, ей было лет на десять с лишним меньше, чем мне теперь.
– Камера никогда не лжет, – сказала Мэл.
В дверь резко постучали.
– Десять минут.
– Это моя реплика.
Шона встала и сняла легкий шелковый халат, накинутый поверх платья. Оно не уступало оригиналу, и на мгновение Шона задумалась о том, что сказала бы княгиня, окажись она здесь. Это была точная копия платья, в котором Грейс Келли появилась на «Оскаре»: приталенного силуэта, из атласа мятного оттенка, с элегантными бретельками-спагетти.
За дверью ждали фотограф Кевин и его помощник-осветитель.
– Привет, Шона, – Кевин зааплодировал, – выглядишь потрясающе.
Она, уже в образе Грейс, наклонила голову и улыбнулась.
– Это мне?
Она приняла от помощника копию Золотого «Оскара» и, повернувшись лицом к камере, встала в той же позе, как ее кумир сорок семь лет назад. Затем по-девчачьи звонко рассмеялась собственным мыслям.
– Ходят слухи, ты блеснула, – сказал Кевин.
– Все прошло хорошо.
И она улыбнулась спокойно и удовлетворенно.
– Скромничаешь, как всегда. Говорят, это бомба.
Шоне уже доводилось это слышать, и хотя она была уверена в том, как сыграла, но знала, что случиться может все. В Голливуде все вопрос расклада: кто выиграет, а кто нет, какие фильмы Академия примет с распростертыми объятиями, а какие отвергнет, и делать там ставки – задача неблагодарная.
– Я бы не загадывала вперед.
Он рассмеялся.
– А Айзек может. Кстати, он пару раз звонил. Говорит, ему очень нужно поговорить с тобой.
– Он всегда так говорит. – Шона покачала головой и откинулась на спинку стула. – Ладно, давайте работать.
После смерти Дэна Шона продала огромный дом в Малибу и купила не столь роскошный и гораздо меньших размеров в Западном Голливуде. Шоне нравился его классический винтажный облик в стиле ар-деко, он идеально соответствовал ее антикварной коллекции. Она сразу почувствовала себя комфортно, камерное пространство ей было ближе, чем необъятные просторы в Малибу, особенно теперь, когда она жила одна. Она притворила за собой тяжелую дубовую дверь и на мгновение замерла, наслаждаясь спокойной атмосферой дома. Теперь это было ее место отдохновения. Хотя она сохранила квартиру, но не бывала в ней месяцами, возможно, потому, что убежище ей больше не требовалось. Может быть, пришло время с ним расстаться.
После смерти Дэна многое изменилось. Шона по-прежнему двигалась вперед на ощупь, пытаясь осмыслить случившееся. В одночасье она стала вдовой, и, хотя прошло почти два года, она до сих пор не привыкла к этой роли. Она больше не могла с уверенностью сказать, кто такая Шона Джексон. А что касается Шоны О’Брайен, то она очень далеко ушла от своего прежнего «я», от него ей осталась лишь горстка поблекших воспоминаний.
С тех пор как умер отец, она почти не общалась с матерью. Пока он был жив, Шона усиленно играла в счастливую семью, держала лицо. Теперь они перезванивались на дни рождения и Рождество, и даже тогда разговор заходил в тупик. Шона была уверена, что мать чувствовала то же самое: они слишком устали друг от друга, чтобы пытаться дальше.
Шона скинула туфли, налила выпить и вышла наружу, подумывая о том, а не освежиться ли в бассейне – он был в форме сердца, – и в итоге решила отложить купание на потом. У нее накопились бумаги, и нужно было перезвонить Айзеку – судя по его последним сообщениям, он был на грани апоплексического удара. Ему требовались ответы по двум сценариям, которые лежали на столе у нее в кабинете, и еще он, безусловно, опять подступит к ней с идеей засесть за мемуары – пара международных издательств высказала свою заинтересованность.
– Наконец-то, черт возьми! – рявкнул Айзек, когда секретарь перевел звонок.
Шону позабавил его сварливый тон. Ему нравилось представлять дело так, как будто это она работает на него, а не наоборот.
– Я еще не определилась со сценариями – скажу честно, они меня не вдохновляют. Когда нужно дать ответ?
– Да, возможно, ты права.
В трубке повисла неожиданная пауза.
– Что случилось, Айзек?
– Слушай, тебе это не понравится…
– Айзек, только не это. Я же говорила, юристы обо всем позаботились. Я не буду с ней разговаривать.
– Просто выслушай меня…
– Нет, я не хочу возвращаться к разговору об этой женщине.
Шона почувствовала, что в гневе повышает голос. Зачем он снова это ворошит? Ведь вопрос уже решен.
– Шона, послушай… Фрэнки Мартинес больна. Очень серьезно больна.
– Я все равно не стану с ней встречаться. Пожалуйста, Айзек, это мой окончательный ответ. Я не хочу иметь с ней ничего общего.
– Она умирает, Шона. Она, считай, одной ногой в могиле и отчаянно хочет поговорить с тобой.
– Откуда ты знаешь, что она говорит правду?
– Я позвонил в клинику и поговорил с ее лечащим врачом, доктором Скоттом. Он без обиняков сказал, что у нее рак в последней стадии.
Шона невольно содрогнулась. Фрэнки был молодая женщина, у нее был ребенок. Что бы она ни натворила, но такой приговор звучал просто ужасно.
– Она сказала, о чем хочет поговорить?
– Это не о деньгах. – Айзек кашлянул. – Она… она сказала, что хочет поговорить о ребенке.
Шона закрыла глаза. Все, что следовало сделать в отношении мальчика, она выполнила. Он был обеспечен. Более чем щедро. Что еще нужно этой женщине?
– Айзек, я должна
