Стану тебе женой (СИ) - Юлия Бонд

Оторвав голову от подушки на несколько сантиметров, обессиленно падаю обратно. Слёзы длинными ручьями стекают по щекам, но мне плевать на них, как и на тупую боль, отзывающуюся в левой руке, полностью зафиксированной плотными повязками: начиная от плеча и заканчивая кончиками пальцев.

— Наталья, успокойтесь, пожалуйста. Вам лучше не двигаться сейчас, — пытается вразумить врач.

Хочется рвать и метать, но даже это мне не под силу. И от своей беспомощности невыносимо больно. Сердце рвётся на ошмётки, убивая во мне любую надежду, что всё это не здесь и не со мной, что всё — ночной кошмар, который обязательно закончится, стоит только проснуться.

Врач незаметно покидает палату, а на смену ей появляется медсестра. Она проводит непонятные манипуляции возле штатива с капельницей, но я даже не вижу этого — глаза жжёт не слезами, а настоящей кислотой. Мой всхлип отдаёт эхом где-то в виски. Раньше я не знала, каково это умирать. Сейчас отчётливо ощущаю каждую умирающую внутри клетку.

— Наташа, всё будет хорошо. Главное, что ты жива, — голос мужа баюкает как колыбельная, а лёгкие прикосновения рук к моему лицу приносят успокоения.

Клонит в сон. Веки наливаются свинцом, и я закрываю глаза, не имея сил противиться неизбежному. Похоже, меня решили накачать снотворным. И где-то издали доносятся остатки разума: моя доченька умерла, я никогда не смогу её подержать на руках, никогда не услышу её плач. Значит, ничего хорошего уже больше не будет.

Глава 20

Радмир

— А маму скоро выпишут? — спрашивает Лиза, когда мы идём по больничному коридору.

— Не знаю, Заяц. Мама ещё до конца не выздоровела.

— А она сильно болеет? — продолжает свой допрос маленькая Холмс.

Меня звездец как бесят эти вопросы и не потому, что я не имею на них ответов. Каждый тревожный взгляд маленькой девочки, каждое её "почему" напоминают о моих ошибках. Всё, что случилось, — только моя вина. И смерть нерожденной дочки отныне будет моим крестом до конца жизни. Ненавижу себя за это и с ума схожу от собственных мыслей, что душу наизнанку выворачивают. Не прошло ни часа, чтобы я об этом не думал. И хрен знает, отболит ли когда-нибудь, отпустит ли.

— Вот сама и спросишь у мамы, — стараюсь улыбаться, но на зубах оскомина. Язык не поворачивается врать ребёнку. Хватило тех сказок, что сочинял для Наташи ради её же блага, конечно же.

Лиза замолкает и меня ненадолго отпускает ситуация ровно до тех пор, пока не равняемся с палатой. Охранник, узнав меня с первого взгляда, отступает в сторону. Опускаю ручку вниз, а дверь тяну на себя. Заяц первой входит палату и, увидев Наташу, бежит со всех ног.

Я даже смотреть не могу на их встречу — колбасит так, что хочется застрелиться и желательно сразу контрольным в голову. Пакет оставляю на тумбочке, а цветы ставлю в вазу, предварительно достав оттуда вчерашний букет. Наташа ничего не говорит по поводу цветов и я не знаю: нравятся ли они ей или плевать абсолютно. Мне просто хочется ей их дарить. Пожалуй, это самая малая радость, которую я могу принести любимой женщине.

— Мамочка, можно я останусь с тобой? — положив голову на кровать, Лиза льнёт к матери, обнимая её рукой за ноги.

— Принцесса моя, — отвечает Наташа, а я впервые за последние дни вижу её улыбку, — тебе здесь не понравится.

— Это почему же?

— Скажу тебе по секрету, — говорит шёпотом Наташа, — в больнице ужасная еда. Очень невкусная. И здесь совсем нет твоей любимой пиццы.

— Ну и что? У нас Радмир есть, он нам вкусненькое будет приносить.

— А ещё в больнице нужно соблюдать покой. Бегать и прыгать категорически нельзя.

— Я буду тихой, как мышка, мамочка. Обещаю. Ну, пожалуйста.

— Нет, Лиз. Тебе со мной, правда, нельзя, — дочка огорчённо вздыхает, отчего моё порванное в хлам сердце бьётся в очередных конвульсиях. — Малыш, не обижайся. Меня на следующей неделе выпишут и мы снова будем с тобой вместе.

Я подхожу ближе и, схватив стоящий в углу стул, присаживаюсь недалеко от девчонок. Наташа наконец-то отрывает взгляд от дочери и переключает его на меня.

— Привет, — фальшиво улыбаюсь, а она всего лишь кивает. В её глазах такой холод, но я не сдаюсь. — Тебя правда выпишут на следующей неделе?

— Правда, — отвечает Наташа, но уже её голова повёрнута в сторону Лизы и от этого жеста меня скручивает в сто раз хуже любого нокдауна.

Не хочет смотреть на меня?

Я настолько ей противен?

— Если нужно привезти какие-то вещи, то я могу смотаться домой — только скажи.

— Ничего не надо. У меня всё есть.

Киваю, хотя она этого и не видит. Ну да, всё есть у неё. Подружка каждый день ходит и приносит. А меня попросить, получается, западло. Ладно. Это я уж как-нибудь переживу, лишь бы только знать, что у неё действительно всё есть. С лечением и медикаментами проблем нет — это я точно знаю, потому что с первого дня, как Наташу госпитализировали, пообщался с главврачом и теперь, в случай чего, он лично звонит на мобильный.

В палату входит медсестра и, увидев нас с Лизой, просит ненадолго постоять за дверью, чтобы она могла выполнить необходимые процедуры согласно назначенного лечения. Естественно, мы выходим.

— Радик, когда медсестра закончит делать маме укол, ты заходи один, а я тут за дверью постою, — на полном серьёзе заявляет Заяц, смотря на меня большими карими глазами, точь-в-точь как у её матери.

— Не чуди, Заяц. Вместе пойдём.

— Ты такой большой, а совсем ничего не понимаешь. Вам с мамой поговорить нужно. Она обижена на тебя. Я видела, как она на тебя посмотрела, но при мне ничего не сказала.

— Лиз, не выдумывай. Мы же взрослые, сами разберёмся.

— Я не хочу, чтобы вы ругались. Я уже потеряла папу и больше никого не хочу терять.

— Не потеряешь, — говорю уверенным тоном, хотя сам уже давно не могу быть ни в чём уверенным.

Медсестра покидает палату и мы с мелкой возвращаемся к Наташе.

— Я музыку хочу послушать. Скучно стало, — Заяц демонстративно достаёт из своего рюкзака наушники и включает планшет.

Меня гордость берёт за девчонку. Мелкая, но мудрая не по годам. Вещи правильные говорит, которые не всегда взрослые понимают. И потому мне