Измена. Право на семью - Арина Арская
— Вот согласна! — истерично отзывается мама, но все же бежит к нему и Валерия отталкивает. — Все, оставь его.
Соня на моих руках заливисто так смеется, что я на секунду пугаюсь.
— Драться плохо, — неуверенно шепчу я. — Все вопросы можно решать мирно.
— Знаешь, Юра, — рычит Валерий, — ты просто превзошел самого себя.
— Успокоились, — мама закрывает грудью дядю, который с гримасой боли ощупывает скулу и щеку. — Дыши, Валер, дыши.
— Он мне надоел, — шипит Валерий. — Чего от него в следующий раз ждать? Ублюдочное конфетти от врачей было лишним!
— Не соглашусь, — дядя смеется. — Это был красивый штрих, который разрядил обстановку.
Теперь мама разворачивается к нему и награждает его пощечиной. Дядя в ответ перехватывает ее руку за запястье, рывком привлекает к себе и жадно целует. Я стыдливо ойкаю и отворачиваюсь. Я, конечно, в курсе, что они взрослые люди, которые давно в отношениях, но мне все равно очень стыдно.
— Нет, вот это было лишним, — шокированно отзывается Валерий.
— Ты у жены своей этому ханжеству научился? — зло отвечает дядя.
— Тише, Юр, — в смущенном шепоте мамы проскальзывает теплота, и я оглядываюсь.
Мама прижимается к дяде, который ее обнимает за талию, и с каким-то тревожным ожиданием смотрит на меня. Она ждет моего одобрения и боится его не получить. В глазах кроме радости еще и стыд за то, что она сдалась под натиском дяди.
— Ты ее любишь? — тихо спрашиваю я дядю, лицо которого тут же становится мрачным.
Валерий, его мама и водитель Ваня напрягаются и не дышат.
— Ну вот стал бы я…
— Любишь или нет? — щурюсь, и Соня на моих руках сердито и вопросительно агукает.
— Люблю и любил долгие годы, — глухо рычит дядя и зло раздувает ноздри, и я понимаю, что он сейчас дико смущен и взволнован.
Мама всхлипывает, утыкается ему в грудь лицом, и я задаю ей тот же вопрос:
— Ты его любишь?
Мама молчит, и я придаю голосу холодной твердости:
— Ты его любишь?
— Люблю… — отвечает едва слышно, и лицо дяди будто разглаживается от ее признания, светлеет, а глаза вспыхивают огнем надежды.
И я вижу не вредного и противного мужика, который привык всеми помыкать, а человека, который, наконец, обрел то, чего так долго ждал. Любовь.
— Тогда никаких возражений, — пожимаю плечами, а Екатерина в сторонке всхлипывает в платок.
— Ма, ну ты чего, — Валерий делает к ней шаг, а она срывается с места к крыльцу.
— Я к твоему отцу, сына. Меня тоже надо срочно прокапать витаминками…
Соня зевает и клюет носиком, и я шепчу:
— Мы, наверное, домой, раз тут никто не умирает.
— А я могу устроить вам двоим такой же допрос? — дядя ехидно улыбается и вскидывает бровь.
— Нет, — шагаю к машине, пряча неловкость от его внимательного взгляда.
— А что так?
— Сами разберемся, — зло огрызается Валерий и следует за мной с пустой люлькой.
— Но для тебя фокус больницей не сработает, — дядя смеется в своей пренебрежительной манере.
— У меня другие фокусы.
— Не поделишься?
— Нет.
Валерий устанавливает люльку на заднее сидение, и я замечаю, что он смущен и зол выпадом дяди в нашу сторону.
— Только попробуй провернуть на мне тему с больницей, — с угрозой шепчу я. — Я за такое тебя капельницей с витаминками задушу.
Глава 52. Буду подслушивать
— Иди ложись, я ее на себя возьму, — говорит Валерий у детской комнаты и тянется к Соне, которая с упрямым покряхтыванием пытается залезть мне под декольте.
— Ее покормить надо.
Молчание, и Валерий не собирается уходить. Неловкость достигает пика, когда он шепчет:
— Я хочу поприсутствовать.
— Зачем?
— Мне… — он на секунду замолкает и нерешительно выдает, — любопытно? Или это тебя смутит.
— Я понимаю, что в кормлении ребенка нет ничего постыдного, но да, смутит, — медленно киваю я.
— Почему?
Я стесняюсь не голой груди. Я впущу Валерия в очень интимный круг, в который вхожи только я, Соня, мама и наша няня. Задумываюсь над тем, что я дура какая-то. Спать в одной кровати отказываюсь и не согласна делиться уютными моментами грудного кормления.
— Ладно, — поднимаю взгляд, — поприсутствуй.
Возможно, у отцов поздно включается отцовский инстинкт, как раз таки по причине того, что они дистанцированы от множества ситуаций с ребенком. Они их не вынашивают, не рожают и не кормят, и их взаимодействие нарастает, как только малыш становится старше.
Я опускаюсь в кресло у окна, оголяю плечо и грудь и прикладываю к ней голодную Соню. Валерий сидит на пуфике с круглыми глазами.
— А тебе не больно?
— Иногда прикусывает, — шепчу я, — но редко. Соня очень… как бы это сказать… деликатная?
— Она часто толкалась?
— Да.
— И что…
— Что я чувствовала? — заканчиваю тихий вопрос Валерия.
— Да.
— Это очень странное ощущение, когда в твоем животе устраивают чуть ли не пляски, — слабо улыбаюсь я. — Иногда Соня как пнется куда-нибудь под ребро, что аж слезы из глаз, но значит, что-то не нравится. Лежу, например, не так.
— То есть он и в животе вредничала? — недоверчиво уточняет Валерий.
— Да.
— Мне жаль…
— Она же ребенок и…
— Я не про это, Вика, — встает и подходит к окну. Минуту молчит и продолжает. — Ты вынашивала моего ребенка, а меня, как отца, не было рядом. Да, жили мы в одном доме, пересекались, но… ты родила целого человека.
Разворачивается ко мне и в живом изумлении повторяет:
— Целого человека.
— Я тоже часто удивляюсь, — честно отвечаю я и улыбаюсь. — И что самое невероятное, что этот человек похож и на меня, и на тебя.
— И то, что она на меня похожа тебя злило? — Валерий хмурится.
— Вовсе нет, — серьезно смотрю в его глаза. — У меня хватило ума не перекидывать обиды на нашу дочь, что удивительно, конечно, но вот от ревности меня ничего не уберегло. Я бы тебя к ней вообще не подпускала.
— Да, я это уже понял.
