Похищенный наследник (ЛП) - Софи Ларк
— Dobry wieczór, — отвечаю я по-польски.
Кристофф тихонько хихикает.
У Польши и России долгая и бурная история. Пока существовали наши страны, мы боролись за контроль над одними и теми же землями. Мы вели войны друг против друга. В 1600-х годах поляки захватили Москву. В XIX и XX веках русские заключили нас в удушающие объятия коммунизма.
Наши мафии также росли параллельно. Они называют это Братва, мы называем это Братерство — в любом случае, это означает Братство. Мы присягаем нашим братьям. Мы храним историю наших достижений на своей коже. Они носят на плечах восьмиконечные звезды как знак лидерства. Мы отмечаем наши воинские звания на руках.
Мы — две стороны одной медали. Наша кровь смешалась, наш язык и традиции тоже.
И все же мы не одинаковы. Мы погрузили свои руки в одну и ту же глину, а слепили из нее нечто иное. В качестве небольшого примера можно привести множество «ложных друзей» в нашем языке — слов одного происхождения, которые стали передавать противоположные значения. По-русски мой друг Кристофф сказал бы «zapominat», что означает «запомнить», а для меня «zapomniec» означает «забыть».
Поэтому, хотя в данный момент мы с Кристоффом можем быть союзниками, я никогда не должен забывать, что его желания и мои желания могут идти параллельно, но они никогда не будут одинаковыми. Он может снова стать моим врагом так же легко, как он стал моим другом.
Он опасный враг. Потому что он знает меня лучше многих.
— Мне понравился наш трюк с ирландцами, — говорит Кристофф. — Мне еще больше нравится тратить их деньги.
— Ничто так не сладко на вкус, как плоды чужого труда, — соглашаюсь я.
— Я думаю, мы во многом согласны, — говорит Кристофф. — Я вижу много сходства между нами, Миколаш. Оба неожиданно взошли на свои посты в юном возрасте. Оба поднялись из самых низов нашей организации. Я тоже не из богатой или со связями семьи. В моих жилах нет королевской крови.
Я ворчу. Я знаю часть истории Кристоффа — он не был Братвой с самого начала. Совсем наоборот. Он обучался в русской армии. Он был убийцей, простым и понятным. Как он превратился из военного оперативника в преступника, я понятия не имею. Его люди доверяют ему. Но я не готов сделать то же самое.
— Говорят, что Зейджак был твоим отцом, — говорит Кристофф. — Ты был его родным сыном?
Он спрашивает, не являюсь ли я бастардом Таймона. Таймон никогда не был женат, но от любимой шлюхи у него есть сын — Йонас. Люди считают, что раз я преемник Таймона, то я должен быть еще одним внебрачным сыном.
— В чем смысл этих вопросов? — говорю я нетерпеливо.
Мне неинтересно пытаться объяснить Кристоффу, что нас с Тимоном связывали узы уважения и понимания, а не крови. Йонас знал это. Все мужчины знали это. Таймон выбрал лучшего вождя из наших рядов. Ему нужен был человек с волей к лидерству, а не с генетикой.
— Просто поддерживаю разговор, — приятно говорит Кристофф.
— Ты знаешь поговорку «Rosjanin sika z celem»? Это значит: Русский мочится со смыслом.
Кристофф смеется, не обижаясь.
— Мне больше нравится одна из ваших поговорок — «Nie dziel skóry na niedźwiedziu».
Это значит: Не дели шкуру, неубитого медведя.
Кристофф хочет разделить Чикаго. Но сначала мы должны убить медведя.
— Ты хочешь спланировать охоту, — говорю я.
— Именно так.
Я вздыхаю, глядя на темную, безлунную ночь за окном. Несса все еще гуляет в саду, отказываясь возвращаться в дом. Первые капли дождя бьются о стекло.
— Когда? — спрашиваю я.
— Завтра вечером.
— Где?
— Приходи ко мне домой в Линкольн-парк.
— Хорошо.
Когда я уже собираюсь повесить трубку, Кристофф добавляет: — Возьми с собой девушку.
Несса ни разу не выходила из дома с тех пор, как я ее поймал. Брать ее с собой куда-либо — это риск, тем более в логово русских.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Я был разочарован тем, что не смог увидеть ее воочию во время нашей последней операции. Она одна из наших самых ценных шахматных фигур, и на днях она стоила мне целого склада продукции. Я бы хотел увидеть своими глазами девушку, которая взбудоражила весь город.
Мне это совсем не нравится. Я не доверяю Кристоффу, и мне не нравится мысль о том, что он будет злорадствовать над ней, как над военнопленной.
В этом и заключается проблема союзов. Они требуют компромиссов.
— Я возьму ее с собой, — говорю я. — Но никто не тронет ее. Она будет рядом со мной, каждую секунду.
— Конечно, — легко соглашается Кристофф.
— Do jutra, — говорю я и кладу трубку. До завтра.
Когда дождь начинает идти вовсю, я посылаю Клару в сад за маленькой беглянкой.
Клара отправляется через зимний сад, неся с собой тяжелое вязаное одеяло из библиотеки. Когда она возвращается, Несса завернута в это одеяло, бледная и дрожащая. Я вижу, что трекер все еще крепко держится на ее лодыжке. Он выглядит потертым, как будто она пыталась отбить его камнем. Ее нога тоже поцарапана. Рука Клары лежит на ее плече, а голова Нессы опущена, по щекам текут слезы.
Несса, наверное, выплакала целую ванну слез с тех пор, как я привез ее сюда.
Сначала меня это нисколько не волновало. На самом деле, я воспринимал эти слезы как свой должок. Они были солью, которая приправит мою месть.
Но теперь я чувствую самую опасную эмоцию из всех — вину. Чувство, которое истощает тебя, которое заставляет тебя сожалеть даже о самых необходимых действиях.
Эти девушки становятся слишком близки.
А я становлюсь слишком мягким.
Несса явно измотана, полузамерзшая в своей хлипкой танцевальной одежде. Я уверен, что Клара накормит ее, искупает и уложит спать.
Между тем, я еще не планирую ложиться спать. Если я собираюсь завтра встретиться с русскими, мне нужно поговорить с моими людьми сегодня вечером. Я хочу, чтобы наша стратегия была определена до того, как мы бросим Кристоффа в бой.
Я зову их всех в бильярдную. Это одна из самых больших и центральных комнат на первом этаже, с большим количеством сидячих мест, мне нравится говорить и играть одновременно. Это делает всех более расслабленными и более честными. И это напоминает моим людям, что я
