Безжалостный принц (ЛП) - Ларк Софи

Но, как и на пирсе, дверь кажется на расстоянии миллиона миль. Я пробираюсь сквозь песок и никогда не доберусь до нее.

Когда я, наконец, добираюсь до выхода, меня окружают вышибалы.

— Какие-то проблемы, мисс?

Я уже собираюсь сказать им, что мне нужен кто-то, кто поможет донести Каллума до машины. Но потом я понимаю, что они пришли не для того, чтобы помочь нам. Они загораживают дверь.

Я оглядываю полукруг грузных, громадных мужчин.

Нет времени звонить моим братьям.

Я делаю единственное, что приходит мне в голову.

Падаю так, будто теряю сознание, надеясь, что будет не очень больно, если я упаду на пол.

22

. Каллум

Я очнулся со связанными над головой руками, подвешенный на крюке для мяса. Это не самое лучшее положение для меня. Я большой парень, и вся эта тяжесть, висящая на моих руках бог знает сколько времени, создает ощущение, что их вот-вот выдернут из суставов.

К тому же, голова чертовски раскалывается.

Последнее, что я помню, как какой-то чувак, который на самом деле не был чуваком, танцевал танго на сцене.

Теперь я на каком-то складе, где воняет ржавчиной и грязью. А еще под этим — холодный, влажный, гниющий запах.

И здесь действительно чертовски холодно. Даже в пиджаке я дрожу.

Может, это последствия наркотиков. Мои мышцы затекли.

Зрение все время меняется от нечеткого к четкому, как в бинокле, который то приближается, то удаляется от фокуса.

Наркотики. Кто-то подмешал наркотики в мой напиток. Когда я сидел с...

АИДА!

Я поворачиваю голову, в поисках ее.

К счастью, она не подвешена на крюке рядом со мной. Но я не вижу ее нигде в пустынном помещении. Все, что я замечаю, стол, покрытый испачканной белой скатертью. Что, в общем-то, не является хорошим знаком.

Я хочу позвать Аиду. Но в то же время не хочу заострять внимание на том, что ее нет. Я не знаю, как я сюда попал, и не знаю, была ли она со мной или нет.

Мои плечи болят. Ноги почти, но не совсем, могут коснуться земли.

Я пытаюсь выкрутить запястья, поворачивая их против грубой веревки, чтобы проверить, есть ли шанс вырваться на свободу. От этого движения меня слегка поворачивает, как птицу на вертеле. Но узел, похоже, не ослабляется.

Хорошо только то, что ждать осталось недолго.

Мясник входит в склад, сопровождаемый двумя своими солдатами. Один - стройный, с белокурыми волосами и татуировками на обеих руках. Другой выглядит знакомым — возможно, он был одним из вышибал в Полюсе. О, черт. Вероятно, так оно и было.

Но мое внимание привлекает Мясник. Он буравит меня яростным взглядом, одна бровь постоянно вздернута чуть выше другой. Под резким светом его нос кажется еще более клювообразным, а щеки — еще более впалыми. Шрамы вдоль лица выглядят слишком глубокими, чтобы быть следствием акне — возможно, это осколочные раны от какого-то взрыва.

Зейджак останавливается передо мной, практически под светом одинокой лампы. Он поднимает один палец и касается моей груди. Толкает, заставляя меня беспомощно раскачиваться взад-вперед.

Я не могу не рыкнуть от усилившегося давления на руки. Мясник слегка улыбается. Его забавляет мой дискомфорт.

Он снова отступает назад, кивая вышибале из клуба. Вышибала снимает с Зейджака пальто.

Без него Зейджак выглядит меньше. Но когда он закатывает рукава своей полосатой рубашки, видно, что у него толстые предплечья с такими мышцами, которые вырабатываются путем реальных дел.

Когда он ловкими, уверенными движениями закатывает левый рукав, то говорит: — Люди думают, что я получил свое прозвище из-за Боготы. Но это неправда. Они называли меня Мясником задолго до этого.

Он закатывает и правый рукав, пока тот не совпадает с левым. Затем подходит к накрытому столу. откидывает ткань, открывая именно то, что я ожидал увидеть: набор свежезаточенных мясницких ножей, лезвия которых разложены по форме и размеру. Кливеры, скимитары и поварские ножи, лезвия для разделки костей, филе, резьбы, нарезки и шинковки.

— До того, как мы стали преступниками, у Зейджаков было семейное ремесло. То, чему мы научились, мы передавали по наследству. Я могу разделать свинью за сорок две минуты, — он поднимает длинный, тонкий нож, касаясь лезвия подушечкой большого пальца. Без всякого нажима кожа разрывается, и на сталь попадает струйка крови. — Как ты думаешь, что я могу сделать с тобой за час? — размышляет он, оглядывая меня с ног до головы.

— Может быть, для начала ты объяснишь, какого хрена тебе нужно, — говорю я. — Речь не может идти о транзитной недвижимости.

— Нет, — тихо говорит Зейджак, его глаза бесцветны в ярком свете.

— Тогда в чем же дело? — спрашиваю я.

— Дело, конечно, в уважении, — отвечает он. — Я живу в этом городе уже двенадцать лет. Моя семья живет здесь уже три поколения. Но ты этого не знаешь, не так ли, мистер Гриффин? Потому что ты даже не сделал мне комплимент из любопытства.

Он откладывает нож, который держал в руке, и берет другой. Хотя пальцы у него толстые и корявые, он обращается с оружием так же ловко, как и Неро.

— Гриффины и Галло... — говорит он, подходя ко мне с клинком в руке. — Оба одинаковы в своем высокомерии. Галло похоронили двух моих людей под цементом и думают, что на этом все закончится. Вы принимаете мое пожертвование, а потом отказываетесь даже встретиться со мной лицом к лицу. Затем вы оба заключаете брачный договор, даже не рассмотрев моих сыновей. И даже не прислали приглашения.

— Свадьба была неожиданной, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Мои плечи горят, и мне не нравится, как близко Зейджак подобрался с ножом.

— Я точно знаю, почему свадьба состоялась, — говорит он. — Я знаю все...

Хочется спросить, где сейчас Аида, если он так много знает. Но я все еще опасаюсь выдавать ее. Возможно, ей удалось сбежать. Если так, то, надеюсь, она позвонит в полицию или своим братьям.

К сожалению, я не думаю, что кто-то успеет приехать вовремя. Если они вообще знают, где меня искать.

— Здесь была бойня, — говорит Зейджак, обводя пустой склад кончиком ножа. — Здесь убивали по тысяче свиней в день. Кровь стекала вон туда, — он показывает на металлическую решетку, расположенную под моими ногами, — вниз по этой трубе, прямо в реку. Вода была красной на протяжении мили вниз по реке от заводов.

Я не вижу трубы, на которую он ссылается, но чувствую вонь грязной воды.

— Чуть дальше люди плавали в воде, — говорит он, его взгляд прикован к лезвию ножа. — К тому времени она выглядела достаточно чистой.

— Есть ли смысл в этой метафоре? — спрашиваю я нетерпеливо. Мои плечи чертовски горят, и если Зейджак собирается меня убить, я бы предпочел, чтобы он уже сделал это. — Я что, должен быть человеком, купающимся в грязной воде?

— Нет! — огрызается он, глядя мне в лицо. — Таковы все жители Чикаго, которые хотят думать, что их город чистый. А ты — человек, который ест бекон, думая, что ты лучше, чем тот, кто его разделал.

Я вздыхаю, пытаясь притвориться заинтересованным, а на самом деле осматриваю комнату. Я наблюдаю за двумя телохранителями, ища какой-нибудь выход из этой ситуации. В то же время натираю запястья веревкой, пытаясь выкрутить их понемногу. Или просто натираю кожу — трудно сказать.

Зейджак закончил монолог. Он срезает с меня пиджак и рубашку дюжиной быстрых разрезов. Часть рукавов все еще свисает с рук, но торс обнажен, кровь течет из пяти или шести неглубоких порезов. Мясник достаточно опытен, чтобы сделать такое, не касаясь моей кожи, но он порезал меня намеренно. Он точит свой нож.

Он прижимает лезвие к правой нижней части моего живота.

— Ты знаешь, что там? — говорит он.

Не хочется играть с ним в эти игры.

— Нет, — говорю я.

— Твой аппендикс. Маленькая трех- и полуторадюймовая трубка из ткани, выходящая из толстой кишки. Вероятно, для современного человека он является рудиментарным, но иногда становится заметным, когда воспаляется или заражается. Я не вижу никаких шрамов от лапароскопии, поэтому предполагаю, что твой все еще цел.