Украду твою жизнь - Елена Рахманина
Разглядывает меня. Не видела себя в зеркале. Но не думаю, что я выгляжу так, будто вернулась из Греции. Он же… свежий, румяный, без следов бремени мук незнания о том, где находилась его дочь всё это время.
– Папа, – едва слышно выдыхаю. Хотелось отдохнуть, но теперь понимаю, что не получится.
– Как ты себя чувствуешь, дочка? – участливо интересуется, повергая меня в шок. – Мне сообщили, что ты в больнице.
Мы с Серафимой переглядываемся. Должно быть, у него сохранились какие-то связи, раз он так скоро узнал, где я.
– Нормально, – откровенно вру.
Серафима сжимает кончики моих холодных пальцев, будто намереваясь влить в меня свою жизненную силу.
– Что ж, рад, что с тобой всё в порядке. Но, если бы ты не сбежала от своих обязательств, всего этого, – окидывает мою больничную палату взглядом, – можно было бы избежать.
Понятия не имею, что ему известно. Но, похоже, он считает, что бы со мной ни случилось, всё моя вина.
– Шли бы вы туда, откуда пришли, – скалит зубы сестра, – а если нет, я вызову охрану, и вас вынесут отсюда. А если понадобится – вперёд ногами.
Отец бросает на сестру очередной неприязненный взгляд.
Какая-то часть моей натуры всё ещё жаждет его одобрения. Его тепла. Я бы, возможно, даже могла согласиться выйти замуж по расчёту, если бы знала, что так заслужу его любовь. Но, судя по его глазам, подобных эмоций он неспособен ко мне испытывать.
– Такая же невоспитанная дрянь, как и ваша мать, – обращается к Серафиме.
О, будь здесь Ратмир, отец бы лизал ему ботинки. Но пока он считает, что вправе лить грязь.
Сестра усмехается, изгибая соболиную бровь. Осматривает его с головы до ног.
– Вы сами выбрали Анечке мать, так что нечего пенять теперь на гены. Никакой свадьбы не будет. Никогда. Убирайтесь.
Отец переводит взгляд на меня. В нём сплошное возмущение.
– И ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Я сижу в оцепенении. Уставшая, измотанная. Ещё не отошедшая от болезни. Мозг едва соображает. Но, видя, какой холод проявляет ко мне отец, я не могу ответить ему теплом. Мне просто неоткуда его взять. Мой генератор иссяк, слишком долго работая вхолостую.
– Уходи, папа.
Отец сверлил меня взглядом с минуту. Полным чёрной ненависти. Даже его ладонь неспособна была ударить сильнее, чем этот взгляд. Когда за ним захлопнулась дверь, я будто поломалась.
Не плакала. Рыдала. И чем активнее меня пыталась утешить сестра, тем громче плакала. Плакала по похороненной любви отца. По собственной матери, которой я так и не стала достаточно интересна. По Якубу, воспылавшему ко мне чувствами, потому что я была для него под запретом.
Всё выплакала и получила желаемое, но короткое забвение.
Когда я выздоровела, Серафима забрала меня к себе домой. Отец, должно быть, решил проявить своё отношение ко мне абсолютным игнорированием моего существования. Рассчитывая подобной манипуляцией вызвать во мне привычное чувство стыда.
А я ничего не испытывала. Только тоску. Боль, которая чёрной плесенью покрывала мои внутренности. Втайне от сестры ревела по ночам в подушку. Не представляя, как жить дальше. Сеансы с психотерапевтом немного облегчили моё существование. Но избавить от неразделённой любви не смогли.
Я ждала его. Понятия не имела, известна ли ему вся правда. О том, кто я. Так и не решилась расспросить Ратмира о предмете их разговора. Если он вообще включал в себя слова. Потому что, судя по разбитой физиономии мужа моей сестры, они не теряли времени даром.
Пыталась гнать от себя все мысли о Якубе. Ну какая разница, в курсе он о том, что украл не ту или нет? Ведь он за два месяца, прошедшие с нашей последней встречи, не предпринял попытки хотя бы увидеться со мной. Поговорить. Извиниться.
Если он знал, что в его сети попала не та рыбка, следовательно, все его чувства сводились к жажде обладать недоступной женщиной. И я по итогу ему стала просто неинтересна.
А если не знал… то и тут оказывалось, что его мимолётная страсть остыла и превратилась в прах.
– Я не могу смотреть на тебя такой, – сестра стояла в дверном проёме, наблюдая за тем, как я готовлюсь к поступлению в университет.
Я всегда мечтала стать врачом. Пожалуй, это было единственное, что объединяло меня с отцом. Впрочем, выдать дочь удачно замуж он хотел всё же больше.
– Какой? – не поднимая от учебников носа, интересуюсь.
– Ты будто неживая, Пирожок. Это меня пугает. Не понимаю, что с тобой происходит. Умоляю, сходи развейся.
– Спичка, мне нужно готовиться, – нудно произношу.
– Нет. Ты должна переключить внимание на что-то другое. Погуляй. Потанцуй. Станет проще.
Я откидываюсь на спинку стула, смотря на нее.
С момента возвращения в город я подавляла в себе желание совершить нечто сумасбродное. Развязное. Непохожее на моё привычное поведение.
Неделя во власти Ямадаева изменила меня. Я пыталась уверить себя, что мне достаточно того, что имею. Спокойной жизни и чёткого понимания собственного будущего. Сестра мне ни в чём не откажет. Защитит ото всех. А я вдруг поняла, что хочу чего-то большего. Иного.
Меня пугало – это желание. И возбуждало вместе с тем.
Мне чертовски не хватало острых ощущений. Драйва, испытанного мной в заточении у моего похитителя. Жажды жизни, которую я забывала, находясь в безопасности.
– Только давай без охраны. Пожалуйста.
Качает отрицательно головой.
– Нетушки. Без охраны никак. Но обещаю, на этот раз они не будут ходить за тобой в туалет.
Морщусь.
Набрала телефонный номер своей новой подруги. Светланы. Мы познакомились, когда подавали документы в универ. Она казалась весёлой, лёгкой на подъём девчонкой.
За пять минут мы договорились пойти в ночной клуб с компанией её друзей, которые как раз туда собирались.
– Сер, – канюча, – я буду странно выглядеть, если за мной по пятам будут следовать твои амбалы.
Мы выбирали мне наряд в её гардеробной. Сестра явно тревожилась за мою безопасность. Переживала. Не решалась оставить меня одну.
– Давай они подождут тебя на входе. Ок? Если что-то случится, ты сразу мне звонишь. Договорились?
Порывисто обнимаю ее. Обожая до самой последней клеточки.
Она выбрала мне облегающее платье на тонких бретельках. Ультракороткое. В сочетании с кедами смотрелось задорно и откровенно сексуально. Совсем забыла, как выгляжу накрашенной. Яркой. И чуть старше,
