Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова
— Но ты захотел…
Санта приподняла бровь, улыбка Данила стыла лукавой.
— Не то, чтобы захотел. Разозлился. Это же такая дешевая манипуляция. Как всегда… А потом подумал: ну нахер. Мне же это тоже надо. Приехал.
— Мы немного должники Али, получается…
Санта сказала, пожав плечами. Данила смотрел, поглаживая её по спине.
— Она немного отработала свои грехи, получается…
Ответил, вызывая у Санты желание закатить глаза. А ещё потянуться к его губам, когда Данила делает намек — чуть наклоняется.
Санта, конечно, не сопротивляется. Приподнимается, приближается. Прижимается губами к губам. Ловит полутона. Чувствует, что поцелуй становится серьезным. Таким же, как Данила.
Знает, чем закончится. Поэтому первой отрывается.
Хочет поймать момент. Позже не спросит, скорее всего. Лучше сейчас расставить все точки и успокоиться.
— Ты правда думал, что я тебя брошу?
Санта спрашивает, смотря в Данины глаза. Видит, как в них загорается удивление, его меняет непонимание, вслед за которым вспышкой недовольство, но Чернов его душит.
— Сант…
Немного морщится, как бы прося: «не надо», но Санте кажется, что всё же лучше ответить.
Она просит об этом глазами. Данила немного сопротивляется, потом вздыхает.
— Да. Ты хорошо пострадала из-за того, что твоя мать выбрала мужчину с детьми и сложным первым браком. Мне казалось вполне закономерным, что ты по тем же граблям топтаться не захочешь.
Данила произнес, пожав плечами. И пусть сейчас это звучало уже сухо и вроде как отстраненно, Санте всё равно стало обидно за него же.
— Я никогда не думала, что мама ошиблась в выборе, Дань…
Её ответ прозвучал тихо. Взгляд стал грустным. Данилу это не отпугнуло. Он спокойно молчал недолго. Потом кивнул, моргая.
— Это я понимаю. Но и втягивать тебя в бесконечные разборки с Ритой и отношения с ребенком, которого я ведь даже не знаю, а должен как-то полюбить, мне было бы противно. Это сложно было, Сант. Мне было сложно.
— Просто знай: я крепче, чем может казаться. И упрямей. Меня не смогла отвадить от тебя Примерова, неужели думаешь, что у какой-то Риты получилось бы?
Вопрос Санты был задан вроде бы в шутку, но как всегда — с долей истины в основе. Она улыбнулась, Данила в ответ…
Смотрел на неё, потом откинулся затылком на оббитое тканью изголовье кровати, отвел взгляд.
Он продолжал быть рядом, а всё равно будто чуть отдалился.
Чтобы избавиться от этого чувства, Санта подтянулась выше, сильней прижалась…
— Я никогда не пойму, как можно такую дичь творить. Три недели потратил на то, чтобы понять: вот как, блять, можно десять лет ребенка скрывать? Вот чем надо думать? Как надо лелеять свою обиду? И на что можно было так обидеться? Это же люди всё… Дети — это же люди, Сант…
Данила говорил, а Санте ни ответить было нечего, ни добавить. Только жаться ближе хотелось. Обнимать крепче.
Она не стала бы врать, что думала об этом же. Вовсе нет. Но понять логику Риты тоже в жизни не смогла бы.
— А ты с ним не виделся?
— Нет. Мне надо было убедиться сначала. Нельзя ребенку в лицо смотреть и пытаться разобраться — твой или нет. Мне так кажется…
Данила начал говорить убежденно. А окончание дало понять — он не был убежден ни в чем. В те чертовы три недели тонул в сомнениях, которые Санта не распознала. То тянула руку, то одергивала…
— Мне тоже так кажется.
Зато теперь может просто тянуть. Поводов одергивать нет.
Безымянный палец привыкает к ободку. Перекрутившийся камень вжимается в мизинец. Это ощутимо больно, но хочется не избавиться от дискомфорта, а усилить, чтобы ещё лучше чувствовать.
Санта осознает себя в новом статусе. Она теперь невеста. Причем мужчины своей мечты.
— Я бы хотела свою фамилию оставить…
Перевод темы, наверное, резковат. Для Данилы — определенно.
Он ещё где-то там — думает о Рите и не случившемся сыне, но когда слышит, хмурится, снова смотрит вниз…
По взгляду видно — разжевывать не надо, почему это для Санты важно — понимает. Но…
— Подумай о моей, пожалуйста.
Просит без нажима, но смысл ловит и Санта. Закрывает глаза, вздыхает. Правда думает…
— Я должна в понедельник написать заявление? — задает вопрос, который раньше элементарно боялась произносить, хотя стоило бы. Потому что за шаг до реальной потери Данилы её абсолютно не волновал Веритас. Значит, Данила для неё в миллион раз важней.
— Нет. Я готов подождать с росписью. Не пять лет, конечно. Но в пределах полугода-года решай сама, когда и что. Хочешь свадьбу — не вопрос. Не хочешь — ещё лучше…
Шутка Данилы растягивает в улыбке и его губы, и Сантины. А ещё она снова чуточку краснеет…
— Я пока не знаю…
Признается, на новую секунду вжимаясь лбом в его плечо. Жмурится, позволяет замелькать перед глазами картинкам, которые она действительно не оживляла никогда.
Всё это время не мечтала о предложении, а боялась его. А теперь оно случилось… И мир не рухнул. У неё в голове тут же жадные мысли о белом платье и красивых словах в цветочной арке. Да и Даня не перестал быть Даней.
Он жесткий во многом, но куда чаще — гибкий. И за это Санта благодарна ему бесконечно.
— Я подумаю и скажу…
Санта обещает, тянется к губам, целует.
Получает в ответ:
— Подумай и скажи. Из Веритас тебе нужно будет уйти хотя бы на время. Попробуешь что-то ещё. Захочешь потом — вернешься. Это будет уже другая история. В другую практику, если захочешь. Захочешь — ко мне. Поверь, мне и самому сложно тебя отпускать. Знаешь, как хочу медали себе вешать каждый раз, когда ты размажешь очередного мудака в суде?
Санта не знала, но услышав вопрос — затрепетала. Не ответила. Смотрела влюбленно. Благодарно.
— Но я лучше отпущу тебя к другому хорошему юристу в подмогу, чем к
