Плохая привычка (ЛП) - Роуз Чарли

У моего отца даже не хватает совести, чтобы выглядеть виноватым. Он приподнимает бровь, стискивает челюсти и поправляет галстук.

— О чем она говорит? — растерянно спрашивает мать. Возможно она даже не в курсе. Может быть, он не удосужился ей рассказать.

— Хороший вопрос, Нора. Потому что я не имею ни малейшего чертова понятия.

— О, то есть это не ты прогнал Ашера?

— Ашер? — спрашивает мама. — Почему этот парень вечно во что-то вляпывается?

При словах «этот парень» я закатываю глаза, мама знает его уже много лет.

— Конечно, я сделал это, — без тени вины отвечает отец, что шокирует меня. — Я получил анонимное сообщение на работу, в котором была фотография моей четырнадцатилетней дочери, целующейся с главным отбросом этого города.

— Что, простите?! — выпаливает мать.

Я в бешенстве. Мое лицо и уши горят, а ногти впиваются в ладони, оставляя кровавые маленькие следы в форме полумесяца.

— Он был взрослым парнем, который совращал мою дочь. Наркоман. Он плохо влиял на вас с Дэшем. Я бы мог упечь его задницу за решетку. И мне действительно стоило это сделать. Так что я поступил достаточно щедро по отношению к нему.

— Ты шутишь, да? — я встаю и приближаюсь к нему. Он слегка отходит назад, шокированный моей реакцией.

— Ты даже не представляешь, что ты наделал и какие последствия у твоего поступка. Все это время он думал, что я предала его. Что это я вынудила тебя прогнать его.

— Нет, дорогая, тут только его вина. Он должен нести ответственность за свои поступки.

— Из-за тебя он практически погиб! — кричу я, не в силах больше сдерживаться. — Ты отправил его к человеку еще более жестокому, чем его собственный отец. Он едва выжил.

Взгляд моей матери подобно перебрасываемому теннисному мячу мечется между нами, в то время как она пытается разобраться в ситуации.

— Как ты мог так легко помыкать чужой жизнью? Ты возомнил себя богом? Ты просто трус, который прячется за положением в обществе и деньгами. И ты совсем не тот человек, которым я тебя всегда считала.

Я наконец-то прорываюсь сквозь его ледяную броню. Он делает глубокий вдох и его ноздри трепещут, когда он подходит ближе, указывая пальцем мне в лицо.

— Я не бог. Но я твой отец. И я буду делать только то, что, по моему мнению, лучше для моих детей, независимо от того, как это отражается на твоих моральных принципах. Он помеха, Брайар. Хищник. И я не собирался ждать, пока ты сама это осознаешь.

— Именно в этом ты и ошибаешься, — произношу я, вытирая злые слезы с щек, как же я устала плакать. — Потому что ты никогда не станешь даже на половину таким человеком, как он. Он добрый и хороший, преданный и любящий. За свой двадцать один год он преодолел больше, чем ты можешь себе представить.

Он усмехается, закатив глаза, и его реакция вынуждает меня забить последний гвоздь в собственный гроб. Как еще он сможет мне навредить? Он уже это сделал.

— Я люблю его.

Лицо моего отца краснеет, и мне кажется, что его зубы могут раскрошиться от того, насколько сильно он стиснул челюсти. Не произнеся ни слова, он поворачивается на каблуках и захлопывает за собой дверь. Удар такой сильный, что наша с Дэшем фотография падает со стены и разбивается о пол. Мама спешит все убрать, собирая осколки в руку.

— Мам. Остановись.

Она все равно продолжает.

— Мама.

Она наклоняется и начинает собирать осколки с ковра.

— Мама! Сейчас меня не волнуют долбаные осколки!

Это, наконец-то, привлекает ее внимание. С широко открытыми глазами она поднимает голову.

— Конечно, не волнуют. Ты никогда не обращала внимания на беспорядки. Кому-то всегда приходилось убирать за тобой!

У меня такое чувство, что она говорит совсем не о моей комнате. Она выглядит так, будто едва сдерживает слезы, и мне интересно, что еще произошло. Ее тон смягчается, когда она видит мое потрясенное выражение лица. Она бросает осколки в мусорное ведро рядом с моим столом и отряхивает руки.

— Прости, — мягко произносит она. — После того, как я получила сообщение, я так о тебе волновалась. Я чувствовала себя худшим родителем на планете. Какая мать даже не знает, что ее ребенок в больнице?

— Все хорошо, — уверяю ее я. — Дэш был рядом.

Но правда заключается в том, что со мной не все в порядке. Не понимаю, почему инстинктивно мне всегда хочется ее успокоить.

— Я завидую тебе, Брайар Виктория. Твой брат тот еще хулиган, но ты… Ты всегда была на своей волне, даже когда это сводило меня с ума. — Она горько усмехается.

Даже пощечина не так шокировала бы меня сейчас, как сказанные ею слова.

— Ты всегда поступаешь правильно, — добавляет мама. — Поэтому я не боялась оставлять тебя одну, когда мы уехали. Осознавать правильность поступков легко. Гораздо сложнее поступать правильно. У тебя никогда не было с этим проблем. Поэтому, если ты считаешь, что Ашер достоин твоего сердца, я приму это. Я как никто другой знаю, что бывает, если не следуешь зову сердца.

Это первый раз в моей жизни, когда мама сказала нечто подобное. Она всегда была такой замкнутой, и хотя я ни разу не усомнилась в ее любви ко мне, я никогда не чувствовала, что она действительно понимает меня. Она чопорная и правильная, и в ее глазах все делится только на черное и белое. Я не идеальна и вижу мир в оттенках серого. Ее уязвимость и искренность задевают меня за живое. Мне кажется, что я впервые вижу Элеонору Вейл как личность, а не как мать.

Сократив расстояние между нами, я крепко обнимаю ее за шею. Она замирает на мгновение, прежде чем так же крепко прижать меня в ответ, и целует в здоровую часть головы.

— Ну что, где он? — спрашивает она, промокнув слезы под идеально накрашенными глазами.

— Ашер? — спрашиваю я.

— Я так понимаю, что это он жил здесь? Это его пикап стоял на подъездной дорожке, не так ли?

Я киваю, и мне впервые становится стыдно из-за того, что я не рассказывала ей.

— И я могу предположить, что именно с ним ты сбежала с благотворительного вечера?

Я прочищаю горло и выпрямляюсь, внезапно смутившись. Такое чувство, что она знает, что произошло тогда на балконе.

— Я многое замечала, — подытоживает мама, вскинув бровь. — Вы всегда были близки. Даже слишком близки. И всегда защищали друг друга.

Я практически смеюсь, потому что это чистая правда. Ашер всегда был таким, но и я старалась его оберегать. Я всегда чувствовала необходимость встать на его защиту и оградить от снисходительных комментариев и осуждений со стороны жителей Кактус Хайтс, даже когда знала, что он предпочел бы, чтобы я держала рот на замке. Он всегда считал, что недостаточно хорош, но на самом деле все совсем наоборот.

— Он стоит того, чтобы его защищать. Я знала это уже тогда. — Я чувствую, что к глазам снова подступают слезы, и смахиваю несуществующую ворсинку с покрывала.

— Мне кажется, я что-то упускаю, — смущенно говорит мама, нахмурив лоб. — Почему ты так расстроена?

— Джон Келли умер прошлой ночью в больнице.

— О, Господи, — произносит она, опустившись на кровать рядом со мной.

— Ашер плохо это воспринял. — Не знаю, зачем я ей все это рассказываю. Это так непривычно, словно мне нужно хранить свои секреты и чувства в тайне. Я все жду ее неодобрительного взгляда или снисходительного тона. Но в то же время я так отчаянно хочу ее понимания. Она сделала над собой усилие, так что теперь моя очередь. — В этот раз все кончено навсегда, и я до смерти этого боюсь.

— Очень в этом сомневаюсь.

— Почему ты так считаешь?

— Он думал, что это ты прогнала его, верно? Но он все равно вернулся к тебе.

— Это не так, — возражаю я. — Он вернулся к своему отцу.

— Я не то имела в виду. Он мог приехать к своему отцу, но он вернулся за тобой.

В любом случае это не имеет значения. Это спорный вопрос. Если бы ему было не все равно, он бы не оставил меня в той больничной палате после того, как я умоляла его остаться. Даже если он и решил вернуться, уже слишком поздно. Я могла бы простить его, но вряд ли смогу забыть.