Пьер Рей - Вдова
Длинный песчаный пляж, окаймленный утесами настоящего фиолетового цвета, нежно-зеленое, прозрачное, как родник, море, а рядом под ногами теплый и сухой песок, в котором тонешь по самые лодыжки… Лон споткнулась и залилась смехом, повиснув на плечах у Квика.
— Хочешь есть? — спросил он.
— А ты?
— Да.
— Тогда пошли!
Под пальмами стояли сколоченная из досок хижина и колченогие деревянные столы, никогда не знавшие краски.
— Зайдем, — сказал Квик, — посмотрим, найдется ли у Лео что-нибудь пожевать.
— Лео? Ты его знаешь?
— Нет, друзья рассказывали.
В помещении с земляным полом, полном мух, единственной приметой нынешнего века был огромный холодильник, возвышавшийся у стола для разделки рыбы. В его витрине виднелись куски мяса и рыбы разной величины. В углу, на плите, стояла миска с кипящим маслом.
— Добрый день, — приветствовал их хозяин на ломаном английском. — Что Лео вам может предложить?
Он был крохотный, черноволосый и чернокожий, полупират, полуповар в переднике сомнительной чистоты.
— Хочешь рыбы? — спросил Квик.
— О'кей, — кивнула Лон.
— Подай нам «узо»! — сказал Квик Лео.
— Сию минуту! — встрепенулся тот.
— А что это такое? — заинтересовалась Лон.
— Национальный греческий напиток, очень вкусный! Но если ты хочешь колы…
— Два «узо»! — крикнула Лон.
— Выбирай рыбу… Ты очень голодна?
— Очень, как вон та самая большая рыбина.
— Да уж, она огромная!.. Лео!
— К вашим услугам.
— Изжарь нам вон ту большую рыбину и подай стаканы.
Лео принес стаканы. Квик и Лон уселись спиной к хижине, в двадцати метрах от которой лениво плескалось море. Чуть дальше за одним из столов расположилась целая компания парней и девушек с обнаженными, золотистыми от загара грудями.
— Тебе это нравится? — спросил Квик.
— Не сегодня. Я еще слишком белая.
Лео поставил перед ними тарелку, полную маленькой жареной рыбы. Лон взяла одну и принялась неумело чистить.
— Не смеши меня, — развеселился Квик. — Ее надо заглатывать целиком — с головой и хвостом.
Они изнемогали от жары. В необычайно тихом воздухе слышались звуки гитары… Мимо них прошла обнаженная девушка. Она, как мать ребенка, прижимала к груди маленькую обезьянку в красных шортиках. Обезьянка подпрыгивала во все стороны и сосала палец. Квик улыбнулся. Девушка ответила ему такой же улыбкой и села за соседний столик.
— Ну как тебе? — спросил Квик у Лон.
Вместо ответа она сжала его руку и поднесла к губам.
— Еще раз окунемся?
— Давай.
Не спеша они двинулись к пляжу и медленно вошли в воду. Море было таким же теплым, как воздух, и таким спокойным, что ноги, казалось, окунулись в масло. Как хорошо лечь на спину и лежать не двигаясь. Ни паруса, ни птицы, ни облачка — ничего вокруг. Только яркая синева моря и неба и слепящее солнце.
— Готово! — крикнул Лео из хижины.
— Пошли.
— Дорада, — пояснил Квик, придвигая блюдо, когда они уселись за стол.
— Ты ее разделаешь?
Он отделил мякоть от костей и подал Лон. Затем кивнул Лео.
— Дай лимоны!
Лео принес им четвертинки маленьких зеленых лимонов, сок которых Квик выжал на рыбу.
— Нравится? — спросил он.
— Угу! — восторженно прогудела Лон с набитым ртом.
Их взгляды встретились, и они залились веселым смехом. Какой прекрасной казалась им в эту минуту жизнь!
— Вот увидишь, — заговорил Квик. — Здесь потрясающе. Понимаешь, никому ни до кого нет дела. Каждый живет своей жизнью.
— Откуда ты знаешь это место?
— Знаю. У меня есть приятели, которые приезжали сюда на неделю, а остались на два года. Они и рассказали.
— Чем они жили?
— Ничем конкретно. Здесь на два доллара в день живешь как миллионер.
— Как это место называется?
— Эримопулос.
Огромный бородач подошел к девушке с обезьянкой. Он протянул девушке сигарету, а обезьянке — полбанана. Лон, вслушиваясь в незнакомую речь, спросила:
— Немцы?
— Возможно. Или голландцы. Здесь настоящее вавилонское столпотворение. Кого только нет! Парни и девушки спят в машинах или прямо на пляже.
Лео поставил перед ними блюдо с белым сыром и высыпал туда пригоршню черных оливок.
— Простите, я забыл…
— У тебя есть белое вино?
— Конечно! Одну секунду!
— Ты любишь вино?
— Дома я его никогда не пью.
— Ну а здесь — Греция.
— Ладно, попробую.
Бутылка была прямо из холодильника, с капельками ледяной воды, стекавшими по запотевшему стеклу. Лео наполнил стоящие перед ними стаканы и вернулся на кухню. Оттуда тянуло запахом жареной рыбы.
— За тебя! — поднял стакан Квик.
— За тебя! — эхом ответила Лон.
Они выпили по глотку, и Квик произнес новый тост:
— За Энцо Феррари, бога гонки!
Лон приняла его игру.
— За великого Квика, короля гонщиков!
— За Фердинанда Порше! — продолжил Квик.
Лон на секунду замолчала, обдумывая, что же ей сказать. Отхлебнув из стакана, она опустила глаза и тихо произнесла:
— За нашу любовь…
На Крит они прибыли сегодня утром, проведя ночь в Афинах. Полгода Лон металась в Нью-Йорке, ожидая весточки, не в силах вынести разлуку, но ни письма, ни телеграммы, ни звонка не было. А Квик, как он сам считал, прозябал в Париже. Ничего интересного ему не предлагали. Он принял участие в каком-то жалком ралли и двух гонках со столкновениями. Время от времени Квика навещал тот человек, который встречал его в Орли, и спрашивал, не нужны ли ему деньги. Вот и все. Квик раз сто пытался вернуться в Штаты, но каждый раз ему обещали престижные соревнования и давали небольшую сумму.
От нечего делать он записался на курсы вождения и срывал злость на маленьких французских автомобилях — разбивая их один за одним. Ездил он как черт, сломя голову.
Но однажды все это ему осточертело: осточертело ждать, осточертело болтаться среди хиппи, которыми был наводнен город, и он послал телеграмму Лон. Через сутки девушка была здесь, а два часа спустя они уже летели в Афины.
— Что ты сказала матери? — спросил Квик.
— Ничего. Я ей оставила записку, что еду к тебе.
— За кого она сейчас собирается замуж?
Лон помрачнела. Всякий раз она чувствовала себя неловко, когда кто-нибудь заговаривал при ней о личной жизни Пегги. Родителей не выбирают. Но девушке, с тех пор как она себя помнила, хотелось иметь других родителей, которые любили бы друг друга и жили душа в душу. В семьях ее круга детям давали все, кроме главного — любви. И она ожесточилась.
