Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага

— Нет. Только — на развод. И запомни сын: убить дракона — это полдела, главное, самому не стать драконом.

— Опять ты со своими афоризмами. Я уже слышал нечто похожее. Нельзя всё в жизни делить на белое и чёрное. Есть и другие цвета. Все войны когда-нибудь заканчиваются миром, а построить его без компромиссов нельзя. Тебе надо научиться прощать, отец.

Купец второй гильдии Семён Феофанович Хромов зашёл проведать захворавшего старца. Специально для Фёдора Кузьмича купец переделал летнюю кухню во дворе, а за городом, в своей деревне Хромовке, распорядился срубить далее келью, чтобы летом старец мог жить на природе. Несколько икон на стене, картинки с видами святых мест, жёсткий топчан из струганых досок, колченогий стол да табурет — вот всё убранство его скромной обители.

Старец уже третий день не вставал с лежанки и от пищи отказывался.

— Скажи мне честно, Семён, зачем тебе столько денег? Дом вон какой у тебя, комнат не счесть. Приданым дочку обеспечил, замуж выдал. Неужто тебе мало твоего золота? Охота тебе заниматься этим промыслом, и без него же Бог питает тебя?

Семён Феофанович почесал лоб и вымолвил:

— Слаб я, батюшка, и грешен. Я такой же, как и все.

— Пустое это все, Хромов. Так, суета. Христианину надлежит заботиться не только о хлебе насущном, но и о жизни будущей. О душе пора тебе задуматься.

— Еще малость подзаработаю, а потом и подумаю.

— Гляди, можешь и не успеть, — предупредил старец, а потом строго посмотрел купцу в глаза. — Обещай мне, пока владеешь приисками, не будешь обирать рабочих.

— Не губите, батюшка. Я же тогда разорюсь. Не всем же быть такими праведниками, как вы.

Хромов набрался смелости и спросил:

— Есть молва, что ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный. Правда ли это?

Фёдор Кузьмич, услышав это, перекрестился:

— Чудны дела твои, Господи… Нет тайны, которая бы не открылась.

А потом повернулся лицом к стоящему на коленях купцу и попросил:

— Панок, хотя ты и знаешь, кто я, но когда умру, не величь меня, схорони просто.

Старец лёг на спину, трижды глубоко вздохнул, а на четвертом вздохе отдал Богу душу.

— Алло, папа, ты не спишь? Извини, что так поздно. Надо кому-то выговориться. В общем, расстался я с этой красавицей. Собрал ей чемодан, вызвал такси и «Эдеу!», как говорил Барса. Ты был прав: такое не прощается! Случайно заглянул в её страничку в «Фэйсбуке» и просто охренел! У неё в друзьях одни нацики и правосеки! Меня чуть не вырвало. А я ещё с ней любовью занимался. Словно узник концлагеря с надзирательницей из СС. Она вначале плакала, клялась в любви, а когда поняла, что всё кончено, знаешь, что мне заявила? «Немцы покаялись в своих преступлениях, а вы — русские — нет!». В чём каяться, папа? Что меня не сожгли вместе с Гавриком в Одессе? Что не запытали насмерть в тюремных застенках?

Мир сошёл с ума. Что мне делать, что делать, отец? Бабушка с Азаматом тоже достали! Мне их слияния и поглощения, реструктуризации, уступки права требования — как кость в горле. Противно — зарабатывать на войне. Не могу я здесь больше! Не могу! Парни ставят прививки от ближневосточных болезней. После Нового года собираются в Сирию. Я улетаю в Дамаск со своим взводом. Прости, отец, и не поминай меня лихом!

Служба закончилась, и прихожане покидали храм. На крыльце их провожал пожилой настоятель. Старушки, перекрестившись, просили у него благословения.

— И меня тоже благословите, батюшка, — неожиданно для самого себя вымолвил я.

Священник понял, что с церковными традициями я знаком плохо, и подсказал мне:

— Сложите ладони вместе, правую поверх левой, примите в них благословляющую руку и в знак почтения к моему священному сану облобызайте её. Так положено.

«Благодать Господа нашего…» — быстро произнёс святой отец и осенил меня крестным знамением.

Я стоял перед входом в монастырь. На ярком солнце ослепительно блестели золотом кресты и купола. По всей округе разливался колокольный звон. А над монастырём раскинула свои объятия широкая и многоцветная радуга.