Иосиф Гольман - Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони
Если первый суд продолжался в течение тринадцати заседаний, то второй закончили за полтора часа. Валерий Михайлович Горшков характерной судейской скороговоркой зачитал приговор.
Немцова освободили прямо в зале суда.
Наталья Ивановна была счастлива, и Багров едва увернулся, когда она хотела поцеловать ему руку. Но все равно ему пришлось четверть часа выслушивать ее похвалы и благодарности. Надо признать, это было не столь и мучительно.
Тем более что много теплых слов по поводу процесса и его исхода сказали коллеги. В том числе конторские. Гескин вообще расплылся от счастья, гордясь учеником: он пока еще не работал, однако время от времени приходил пообщаться, сопровождаемый своей Мунавар, так звали его симпатичную фельдшерицу.
Интересно, что Валентина Семеновна, весьма требовательная к людям, – особенно окружающим близких к ней людей, – сразу приняла сиделку. Уже на второй встрече она раскрыла перед ней сокровенное – секрет выпечки мясной кулебяки с чрезвычайно тонкой подрумяненной корочкой. Багров готов был поклясться, что даже под гестаповскими пытками секретарша не выдала бы своего рецепта плохим людям.
Что касается Шеметовой, то она, разумеется, поздравила Олега с выдающимся результатом – начинали с «десятки», а освободили в зале суда. Но ей почему-то было немножко обидно: Багров уже напрочь позабыл, кто именно подкинул мысль о собаке, связавшей преступные руки. Жалко кусочка славы для женщины – выделил бы хоть для спаниеля! Ан нет, во всех рассказах о «собачьем деле» присутствовал исключительно Олег Всеволодович.
Впрочем, Ольга на этом не зацикливалась.
Мужчины – они такие мужчины…
Институтская подруга Галка, услышав историю, весело похихикала.
– А тебе это надо? – спросила она.
– Что именно? – не поняла вопроса Шеметова.
– Ну, быть умнее своего парня.
– Н-не знаю, – впервые задумалась Ольга. По трезвом размышлении, получалось, что не надо.
– Вот и живи дурочкой, – снова захихикала Галка. – А он будет гордиться собой, изучая отражение себя любимого в твоих глазах.
– Круто завернула, – отметила Шеметова.
– А то! – закончила разговор Галка.
Круто заворачивать давно стало ее профессией. Она, так ни разу и не появившись после юридического факультета в суде, давно работала обозревательницей светской жизни в Новосибирске.
У Ольги же этот шутейный разговор долго не шел из головы.
Шеметова нашла фотки той «козы», которая так очаровала ее Багрова. Странные фотки, надо сказать. На фоне немецкого дога, причем он на задних лапах выше, чем она.
– Для суда делали, – объяснил Багров. – Надо было показать размер собаки.
Ладно, принято, как говорят в кинофильмах про американский суд. Но вот зачем он фотографировал эту дуру в своей квартире? И, если уж быть последовательной, зачем ее туда приглашал?
Впрочем, у Багрова на все готов ответ.
– Надо было вымыть полы перед ремонтом, – объяснил он. – А у Софьи не было на тот момент работы.
– А разве полы моют перед ремонтом? Не после? – усомнилась Шеметова.
– После она тоже вымыла, – на чистом глазу объяснил любимый.
Лучше б не спрашивала.
Большие знания – большие печали.
– Ты хоть ее любил? – как-то, в очередной раз не выдержав, спросила она. – Ну, хоть немножко?
– Ты что, она же дура! – сделал огромные глаза Багров. – Она же даже не знает, кто у нас был вторым космонавтом!
Ольга еле дотерпела до момента, когда Олег Всеволодович отойдет в другую комнату. Подбежала к компьютеру, влезла в Википедию. Слава богу, мелькнувшая в голове фамилия «Титов» оказалась правильной. Герман Степанович Титов, второй российский космонавт.
Так что никогда теперь Олег Всеволодович Багров не сможет назвать ее дурой…
Минское шоссе. 168-й километр. Пока все живы
Лето, можно сказать, кончилось. Пошли сентябрьские деньки, тоже загруженные работой по самое некуда. Единственное утешение – работа была в удовольствие, время летело стремительно-незаметно. И самое главное – результаты ощущались более чем весомые: Шеметова категорически не воспринимала поговорку про то, что главное не результат, а участие. Главное, конечно, результат. Ну а уж он, конечно, невозможен без участия.
Ольга без труда нашла персонажей, названных ей Борисом в качестве возможных свидетелей. Городец Петр Петрович примчался сразу, а Елена Дмитриевна Неунывайко – почти сразу, как только вернулась из отпуска.
Они были ненамного младше Бориса, но сумели сохранить к нему какую-то восторженную любовь. Вместе учились в Бауманке, причем Семенов поступил и, соответственно, окончил на пару лет раньше. Но самое главное – он и тогда был их кумиром, и, похоже, это чувство не пропало в младших товарищах даже сегодня.
Да, в Борисе – или Борике, как они его называли, – и вправду погиб выдающийся артист, уступив место не менее выдающемуся манипулятору.
Петр Петрович, сам уже не мальчик, высказался примерно так:
– А я был в Волжске? Так сказал Борик? Значит, точно был. Что Борька попросит, то и подтвержу.
Примерно то же самое сказала после возвращения из отпуска Елена.
Шеметова демонстративно закрыла уши и глаза: ничего не вижу, ничего не слышу. Однако внимательнейшим образом выверила письменные показания Городца и Неунывайко, прежде чем везти ключевых свидетелей в Волжск, на очный допрос у Колышкина.
Петр Петрович показывал, что лично присутствовал при передаче денег Митяшеву Андрею Юрьевичу, тот при нем пересчитывал купюры, коих в сумме оказалось ровно двести тысяч. Номиналом по сотке, в запечатанных пачках. В родной американской валюте. Петр Городец, в юности кавээнщик с буйной фантазией, сценарист, а теперь руководитель конструкторского подразделения на авиапредприятии, выдавал удивительно точные детали. Так, например, Митяшев вскрыл три или четыре пачки, пересчитав в них деньги. Остальное, убедившись в целостности упаковки, считал уже пачками.
Еще бывший сценарист вспомнил, что Борик угощал всех каким-то особым растворимым кофе, а Андрея Юрьевича убедительно просил передать деньги Незванову немедленно. Сам Борис уехал, судя по тексту сценариста, той же ночью.
Потом эти показания читала Елена Дмитриевна и писала свои, аккуратно их дополнявшие. Она при пересчете не присутствовала – да и странно было бы, если бы полгорода присутствовало при пересчете крупных сумм. Зато слышала, как Митяшев подтвердил окончательную цифру и забрал толстенькую сумку.
Договорились, что сумка была матерчатая, неопределенного цвета, скорее всего серая. Пересчет же и передача денег происходили в номере гостиницы, в которой жил Борис Семенов.
