Анна Климова - Осенняя женщина
Вот уж не думала не гадала Зойка, что в книге с королями и графьями свою жизнь увидит. Всю до донышка разглядит. Каждый поворот Зойкиной горькой долюшки черным по белому окажется написан и показан так понятно и так безжалостно.
Книга и сейчас, через много лет, лежала у нее под подушкой. Зойка могла ощупывать шершавую поверхность обложки, строгий обрез страниц. Книга ей обо всем рассказала. Без нее Зойка прожила бы слепой дурочкой, кротко сетовавшей на свою несчастливую судьбу. И почти на все она давала ответ. Иногда ясный, как солнечный день, а иногда туманный. Но в любом случае Зойка чувствовала себя умнее благодаря книге. Намного умнее теперешней Фифы.
Фифа! Что ни день, то новые сюрпризы. Как вам нравится сегодняшний концерт, который она закатила? Как же это на нее, дуру безмозглую, похоже! Приволокла в дом эту девицу с улицы. Зачем? Поди пойми, что у нее в мозгах делается! Если у нее вообще остались мозги.
Зойка включила ночную лампу, достала книгу и открыла ее на странице, заложенной конфетным фантиком.
«Да, клянусь я жизнью,
Впадают старцы в детство. В обращенье
Нужна суровость им для исправленья.
Запомните слова мои».
Фифе надо было что-то посильнее простой суровости. Это точно;
Зоя захлопнула книгу. Несмотря на злость, она ощущала смутное беспокойство. Всякого человека посещает такое беспокойство, если он предвидит в своей жизни грядущие перемены. К лучшему ли или к худшему — не имело значения. Перемен Зойка не хотела.
Мысли ее, как рой приставучих мух, жужжали в голове и не давали уснуть. Поднялась, выглянула в окно. По улице шла молодежь. Видно, с вечернего сеанса в «Пионере». Галдят, смеются и еще целуются на ходу, бесстыдники. Разве так было в ее время? И помнит ли она это время?
«Грамадзяне дарагiя, дзе тут на вучыцелку учацъ?»
Было жарко. Очень жарко. Она инстинктивно оттянула ворот платья и подула между грудей.
Парни, которым она задала этот вопрос, разом прыснули со смеху.
«Вы что же, хотите детей учить?» — спросил один, отхихикав.
«Ага. Хачу. Вельмi, — хмуро кивнула она, оправляя платье на своей выдающейся передней части, которую уж очень любили лапать агроном Зубов и знатный комбайнер Соколович, хотя и у того и у другого были свои жены. Вот и эти так смотрели, что прямо не пожалела бы для их зенок крепкой пятерни, привыкшей справляться и с тяжелыми ведрами, и с норовистой коровой, и с копенками сена. Нет, не пожалела бы. Но хлопцы городские, не выдержат же деревенских нежностей.
«А может, вам было бы лучше в агротехнический? Все же как-то, наверное, вам ближе».
«Чаго мне блiжэй, я сама ведаю. Ты мне зубы тут не скаль, а лепей кажы, калi пытаюся».
«О, девушка настроена решительно… Полный отпад, ребята! А вы откуда, простите, будете?»
«А з Ляшуноу. Ляшуны — сяло у нас такое ёсцъ. Пад Гроднам. Можа, чулi?»
«Как же, как же! Наслышаны. Просто только и разговоров, что про ваши… э-э… Лешуны».
«Ой, няужо?» — зарделась Зойка, снова забывшись и подув в разрез платья.
«А почему же вы хотите стать именно учительницей?» — любопытствовали веселые парни в белых тонких сорочках, которые она видела только на председателе колхоза Никитко, и то по большим праздникам.
«Дык як жа? Работа чысценъкая, з дзетками Hi табе гразi, нi зняваги Усе здароукаюцца. Ад ycix пашана. Па бацъку завуць».
«Здраво, очень здраво, девушка. Есть, есть еще здравомыслящие девушки в наших селениях. Давайте мы вам поможем».
«Ой, даражэнькiя, пачакайце. Як жа…»
Они мигом подхватили ее котомки-корзинки и поволокли к остановке автобуса, хохоча при этом, как шуты гороховые. От этого Зойка вспотела еще больше. «Во, прапала! Надта борздыя хлапцы. Каб не утварылi шкоды».
Она всматривалась в глубь салона, готовясь поднять крик сразу же, как только они захотят удрать с ее корзинками. За всеми этими волнениями она не почувствовала внизу шевеления. Зойка опустила взгляд и увидела маленького плешивого мужичка, приткнувшегося своими круглыми, как колеса велосипеда, очками к ее многострадальной груди. На его губах блуждала невинная улыбка. Зойка сердито оттолкнула его. «Ты шчэ, баравiк-махавiк, заляцаесся! У, ззлыдень!»
Через какое-то время они вышли на какой-то остановке и снова поволокли ее куда-то. Втащили в здание, бегом пронеслись по лестнице, потом по коридору и втолкнули в комнату с надписью «ПРИЕМНАЯ КОМИССИЯ».
«Хорошо вам сдать экзамены, девушка!» — хихикнул один.
«И лекции не пропускайте!», — добавил второй.
Через три дня Зойка предстала перед экзаменаторами. Она так упорно к этому стремилась, столько ругани натерпелась от мачехи и столько всего вынесла, пока выправила себе паспорт (с помощью председателя и со строгим условием вернуться учить детей в родную деревню), что мгновенно забыла даже вопросы в билете.
«Клiмава! Зоя Клiмава, вы падрыхтавалiся?» — спросила у нее экзаменаторша.
«Ага, даражэнькая, ага. Ужо адказвацъ?»
«Так. Калi вы падрыхтавалiся, пачынайце».
«А якое там пытанне?»
«У вас… — экзаменаторша взглянула на ее билет через очки, — пытанне пра дзеепрыметнiк i дзеепрыметны зварот. А другое пытанне — «Прадстаунiкi беларускага гуманiзму эnoxi Адраджэння».
«Зразу мела, зразу мела. Дык вось, дзеепрыметнiк — гэта асобная форма дзеяслова, якая…»
После этого Зойка запнулась и уже не смогла продолжать, хотя всего несколько минут назад радовалась, что ей попались такие простые вопросы.
На втором экзамене по истории повторилось то же самое. Если в своей родной маленькой школе перед знакомыми с детства лицами и учительницей она бойко рассказывала про петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» и его историческое значение, то здесь на нее нападала непонятная и обидная немота. Зойка открывала рот, как рыба, выброшенная из воды, и ничего не могла произнести. Ей казалось, что кто-то наскоро стер в ее голове все знания.
Еще через три дня она сидела в коридоре института и горько рыдала. Тройка и двойка никак не могли убедить экзаменаторов в том, что она достойна учиться дальше. Предстояло позорное возвращение домой. Она почти слышала злорадный голос мачехи: «Што, прыпёрлася, дурнiца? Толькi грошы змарнавала. А я табе казала! Не смяшыла б людзей! Калi Бог розумам не спагадзiу, дык i на кiрмашы ужо ня купiш».
