Марина Полетика - Верю – не верю
Адвокат смотрел на нее настороженно и неприязненно. И это не очень соответствовало рассказам Арины о ее отношениях с бывшим мужем. Милица Андреевна понимала, что бывший муж Арины – человек неглупый и, что называется, видавший виды. Так что ей лучше не вилять, чтобы не быть пойманной на лжи. И говорить с ним честно, напрямую… по возможности. Поэтому она с трудом перевела дух и представилась:
– Я соседка вашей бывшей жены. Я недавно переехала, после того, как вы… разошлись, так что вы меня не знаете. Хотела бы поговорить с вами об Арине. Вернее, попросить. Вы же знаете, что она… нездорова. Она очень, очень переживает из-за того, что вы не приехали к ней в больницу и не хотите общаться. Она вас так любит! Говорит о вас с обожанием! Нельзя такое чувство отвергать. И потом, у вас дети. Вы уж меня, старуху, простите великодушно.
Милица Андреевна замолчала, пытаясь оценить произведенное впечатление. Если она выбрала неверный тон, то лучше сразу проститься и уйти. Но Алексей Анатольевич молча смотрел на нее, размышляя, как ему поступить. Неприязненное выражение исчезло с его лица, и теперь он глядел на посетительницу с интересом. Но каким-то не вполне доброжелательным, что ли. Изучающим. Достал пачку сигарет, закурил, и Милица Андреевна сообразила, что дебют партии – за ней, он ее не выгонит.
– Это она вас послала? – спросил Алексей Анатольевич, выдыхая дым, и пояснил: – Я курю электронные.
– Курите-курите, – заспешила Милица Андреевна, про электронные сигареты ничего не понявшая, но сейчас она была готова извинить любое отступление от правил хорошего тона, хоть кальян. – Я пришла от своего имени, Арина меня не уполномочивала, ни в коем случае. И я бы очень не хотела, чтобы Арина узнала о том, что я приходила к вам. Просто мы иногда с ней общаемся по-соседски, я помогала ей в последнее время. И она постоянно говорит только о том, как любит вас. Арина уже простила вам и развод, и все… Ей ведь нужно всего лишь немного внимания, пока она не придет в себя. Вы знаете, я много лет изучаю науку об именах, ономастику, так вот – мужчина с именем Алексей способен на сострадание и готов по мере сил оказать поддержку.
– Любит… Любит… Она меня ненавидит, – совершенно спокойно, как что-то давно решенное, вдруг произнес Алексей Анатольевич. – Всегда ненавидела. И не скрывала. Не знаю, рассказывала ли она вам, как мы поженились… Пару раз встретились в одной компании, она тогда была студенткой консерватории, а я работал и учился на заочном в юридическом. Выпили, как водится. Танцевали, целовались. Дело молодое. Словом, через месяц она меня нашла и сообщила, что беременна. Что мне оставалось делать? Я ответил: выходи за меня замуж. Она сказала, что ненавидит меня, я сломал ей жизнь, она согласна выйти за меня замуж, потому что у ребенка должен быть отец. Арина, кстати, была из очень состоятельной семьи, а меня растила мать, она в деревне клубом заведовала. Ясно, что теща меня тоже сразу возненавидела. А тесть… Он тоже был из простых, начинал каменщиком на стройке, а стал начальником строительного треста. Депутат, и все такое. Дочь родилась, потом сын. Жили как-то. Она ненавидела в детях мои черты, а я – ее. Это я позднее понял. Но благодаря их ненависти я стал человеком. Образованным, небедным, успешным, как теперь говорят. То есть почти таким, как они обе хотели. Жена перестала меня ненавидеть и приготовилась снисходительно терпеть. При соблюдении мной ряда условий, разумеется. Она привыкла к тому, что ради детей я пойду на любые компромиссы.
Он замолчал, отложил сигарету. Милица Андреевна сидела тихо, как мышка, но в ней исподтишка росло необоснованное чувство триумфа. Скорее оно относилось к любимой ономастике, которая никогда ее не подводила. Она вспомнила: «Алексей упрям, настойчив. Наделен аналитическим складом ума и даром красноречия. Может овладеть любой специальностью, занимать любой пост – от директора до министра или политика». Один к одному! Спохватившись, Милица Андреевна сообразила, что в кабинете повисла тишина. Осторожно взглянула на собеседника: Алексей Анатольевич, похоже, забыв о ней, отдался своим мыслям.
– А потом? – робко спросила Милица Андреевна, придерживаясь выбранного образа доброй недалекой соседки, чья доброта отчасти извиняет глупость и бестактность.
– А я ушел. Я вырос. Стал другим. Я уже не терпел, когда на меня давят. Тесть понял. А жена с тещей растерялись. То есть какое-то время это еще длилось: порезанные вены, угрозы, истерики, скандалы, шантаж детьми. Она так хотела меня вернуть, что наша прошлая семейная жизнь понемногу стала казаться ей идеалом. И я тоже стал казаться ей идеальным мужем. Но я не вернулся. И тогда Арина стала играть в то, что мы не расставались. Она очень артистичная натура, поверьте. Из нее могла бы получиться великолепная актриса. Звонок утром, звонок вечером. Когда я приходил, чтобы увидеться с детьми, она устраивала семейные обеды. Когда дети были школьниками, просила меня ходить на собрания, по магазинам за учебниками, за формой. А заодно и бытовые дела были на мне: если Арина не успевала купить продукты, а она, как правило, не успевала, то просила меня заехать в магазин. В общем, изобретала и поддерживала общий быт. Разумеется, на мне – полное материальное обеспечение семьи, ремонт квартиры, машины, летний отдых. Было и есть.
– Вы действительно идеальный муж, – вздохнула Милица Андреевна. – Арину можно понять…
– А что мне оставалось делать? Я был рад, все утряслось, она успокоилась, что дети не страдают, – это главное. Да, в этом была изрядная доля эгоизма: пока все на мне, в дом не придет другой мужчина, у детей не возникнет необходимости к нему привыкать. И я не понял, что все зашло очень далеко. Я виноват.
– Не надо так говорить, – тихо произнесла Милица Андреевна.
– Я виноват прежде всего перед детьми. Они выросли с мыслью: папа их бросил, папа виноват, папа им должен, чтобы загладить свою вину. И еще – пока они дети, я вдвойне виноват и должен им вдвойне. Теперь они не хотят становиться взрослыми. Дочери двадцать пять – она не работает и не собирается, переходит из одного платного института в другой. Когда она пишет мне сообщения, то называет себя уменьшительным именем – Настенка. Или подписывается – «твоя принцесса». У нее даже мальчика нет. Наверное, мальчики не любят папиных принцесс. Сыну двадцать один, учится кое-как, чтобы в армию не забрали. Я покупаю ему одежду, даю на карманные расходы… А он, между прочим, уже женат! На однокурснице. Его жене, кстати, дает деньги ее отчим. Так что моя ситуация не уникальна.
– Кто же знал, что так обернется, – искренне сочувствуя, вздохнула Милица Андреевна. – Вы же хотели добра.
