Лариса Кондрашова - Чужой муж
— Где же он живет? — От волнения голос Наташи никак не хотел звучать спокойно.
— У Федьки и живет, в общежитии. Они с того случая подружились. Спит в его комнате, на полу. У него там свой матрац есть… На железной дороге оба подрабатывают. То вагон разгрузят. То машину. Что заработают, то и пропьют.
У Наташи было такое чувство, будто Неля рассказывает ей о совершенно незнакомом человеке. Если до той их недели любви она не была близка с Валентином в интиме, то уж как человека она знала его достаточно хорошо. Представить Пальчевского в роли вокзального алкаша у нее не хватало воображения.
— А Тамара… она не пыталась его лечить?
— Какое там! На суде даже стала говорить, будто бы он давно потихоньку пьянствовал, а она его жалела, не хотела на развод подавать…
— О Господи! — простонала Наташа; слушать и дальше у нее просто не было сил. Потому она спросила у Нели: — А о какой этикетке ты говорила?
Та слегка удивилась такой резкой перемене темы, но ответила:
— Разве вы забыли? Мы же новую туалетную воду выпустили. Помните, на той французской линии, которую еще Валентин Николаевич монтировал. А потом на фабрике конкурс объявили: на самую красивую работницу. В общем, меня выбрали. Почему-то. Я и вам флакончик привезла. Показать.
На этикетке Неля совсем не была на себя похожа. Парикмахеры изобразили ей какую-то совсем уж новомодную прическу. А фотографы подобрали необычный ракурс. Неля выглядела совсем юной и действительно очень красивой.
— А теперь меня на конкурс красоты послали. Директор сказал: поедешь на юг, погреешься… Вам привет передавал. Сказал, что, возможно, он был и не прав. Только не сказал, в чем.
Наташа знала, но тоже объяснять не стала.
— В общем, я неожиданно так поднялась над моей прошлой жизнью. И все благодаря вам.
— Мне-то за что? — удивилась Наташа.
— Директор сказал, что это вы ему обо мне говорили.
— А, действительно был разговор.
— Видите, вы уже и думать забыли, а для меня ваша забота другой стороной жизнь повернула. Я о таком и мечтать не могла.
Теперь Наташа, получив передышку, смогла, как она сама говорила, продышаться. И все-таки продолжить разговор.
— Скажи, Неля, ты перед отъездом его видела?
— Видела, — медленно проговорила Неля, и ее лицо сочувственно исказилось. — Я сказала: Валентин Николаевич, а что Наталье Петровне передать? А он отвечает: не знаю, о ком ты говоришь.
Наташе было стыдно. Так стыдно, что она не знала, куда девать глаза, что делать с руками — они вдруг будто стали лишними. И живот, который почему-то стал казаться нелепым, как соломенная шляпа зимой. Носить ребенка от человека, которого бросила в трудную минуту, убоявшись неприятностей!.. Чтобы восполнить тягучую паузу, она жалко улыбнулась Неле:
— Я рада за тебя, Неля. Выходит, не всем я только несчастья приношу?
Добрая девушка забеспокоилась:
— Да не переживайте вы так, Наталья Петровна! Может, все еще наладится… А может, вы просто не любили Валентина Николаевича? Это бывает: мужчина надеется, ждет, а тебе его жалко, и все.
Наташа не смогла ей ничего ответить, а только пожала плечами. Любое изъявление чувств сейчас выглядело бы по меньшей мере странно.
Неля взглянула на часы.
— Ой, Наталья Петровна, у меня же хореография! Как бы не опоздать.
— Я подвезу вас, не беспокойтесь!
Валерка бросился к ней с такой поспешностью, что Наташа удивилась. В отношениях с Викой брат проявляет скорее этакое ленивое добродушие или нетерпение, но тоже ленивое. А навстречу Неле он просто рванул со всех ног…
С какой-то новой, неизвестной Наташе грацией та позволила поддержать себя за локоть и шагнула в распахнутую перед ней дверь.
А Наташа осталась наедине со своими невеселыми думами.
Первый вопрос, который выдал ее взбудораженный ум, был традиционно русским: «Что делать?»
Махать кулаками после драки поздно, выясняя в придачу к первому вопросу и второй: «Кто виноват?»
Теперь не важно кто, важно, что из этого получилось. А получилась, мягко говоря, ерунда на постном масле. Если можно это сказать о загубленной жизни человека.
Но думать так ей не позволил внутренний голос. Что значит загубленной? Навешивать ярлык, еще не начав ничего делать? Заведомо признать любое свое действие напрасным?
Первым желанием было — вернуться в город, из которого Наташа так поспешно когда-то сбежала, и срочно вытаскивать Валентина из объятий зеленого змия. Но она вовсе не уверена, что сам Пальчевский этого захочет. Он для себя решил: Наташа его предала — и вычеркнул Рудину из своей жизни.
Зародилось в душе сомнение: что-то он совсем уж слабый. Выбрал для жизни самый простой путь — алкоголь? Много ума не надо. Но до сих пор он не делал всё как все. Институт окончил — много ли выходцев из интерната получают высшее образование? Никто ведь его не толкал, не вел, не тащил, просто некому было.
Стал главным механиком пусть и небольшой фабрики. А тогда ему было — Наташа прикинула — двадцать семь лет.
У него нормально все начиналось, и не встреться Валентину Тамара… А потом Наташа… Если бы да кабы! Можно подумать, есть жизни безо всяких препятствий.
В какой же момент он вдруг почувствовал, что жить ему незачем? Неужели именно с Наташиного, как он считал, предательства?
Выходит, Наташа так много для него значила, а он для Наташи — почти ничего?
Что Рудина за человек! Разве не была она счастлива с Валентином? Пусть всего одну неделю. И что же выходит, для нее покой важнее любви?
Можно уговорить себя, что любви-то и не было. Но тогда что было? Зачем Наташа легла с ним в постель? Ей ведь не шестнадцать лет, чтобы тупо следовать зову пола. Могла бы догадаться, чем кончаются такие игры.
Зов пола. Из чего вообще он складывается? Для человека разумного. Наверное, это не только инстинкт? Ведь до того… почти месяц Валентин звонил ей по вечерам, и она каждый раз ждала этого звонка с замиранием сердца. А когда Валентин ее обнял, она в тот же миг забыла обо всем. И губы. У него были такие теплые и одновременно настойчивые губы. Сердце стремительно понеслось навстречу пронзительному чувству счастливого беспамятства.
Зов пола. Нет, это было бы слишком просто. Ее звал к себе не просто мужчина, а родной, близкий человек. Странно, тогда между ними еще ничего не было, а Наташе уже казалось, что она входит в свой, временно забытый, но такой любимый дом.
И когда они слились в одно целое, когда она ухнула в разверзшуюся перед ней сладкую пропасть без дна, в которую летела и летела, забыв обо всем, в тот единый миг ей стало ясно: это он, ее единственный мужчина…
