50 оттенков рассвета - Аля Драгам
Как-то всё… Я не уверен, что она готова. Сама Ева молчит и по её поведению вообще ничего не определить. Безусловно, я не молчал, но на прямые вопросы девчонка замкнулась и проревела в ванной, предварительно заперев дверь. Она рыдала под шум воды, а я сидел, привалившись спиной с другой стороны двери, и мысленно выл на Луну.
Окей, я знаю, через что ей пришлось пройти. Допускаю, что в первый раз мог быть груб и причинить боль. Что было дальше? В больничке её зашили. Север вообще случайно это раскопал. Настолько случайно, что совпадение казалось нереальным.
Хаузов… успел воспользоваться и напугал?
Или… кто-то другой?
Тот период, когда меня не было в жизни Евы, покрыт тайной. Она молчит и закрывается.
Резко меняю направление и, бросив ноутбук на диван, спускаюсь в подвал. Здесь небольшая сауна и пара снарядов. Парилка меня не интересует, а вот штанга…
45.
Артур.
У любви, как у пташки крылья,
Никто не может их сорвать…
(отрывок из арии Кармен)
Два подхода и слабость в уставших мышцах приводят в чувство. Холодный душ отрезвляет голову и восстанавливает ясность мыслей.
Ровно до того момента, пока я не выхожу в гостиную и не смотрю на накрытый столик около дивана. Еве нравится ужинать здесь и удивляться я не должен, если бы не одно «но». Казалось бы, не существенное, но в нашей (моей!) ситуации оно становится спусковым крючком.
На Еве длинный кухонный фартук и моя футболка. Всё. Финиш.
Это при том, что ни разу за все дни девчонка не позволила себе выйти из спальни не в брюках. Длинные шорты или штаны и максимально закрытые кофты. Боялась выглядеть соблазнительно? У меня для неё сюрприз: от этих пуританских нарядов моё либидо двадцать четыре часа в сутки сходит с ума.
— Ой, — Евина рука дергается и содержимое фруктовой тарелки летит на пол. Жёлтое яблоко катится по полу и останавливается у моих ног.
Молча поднимаю, прожигая глазами желанную фигуру. Столько дней на голодном пайке… чувствую себя животным, готовым наброситься в любую секунду.
— Я… извини… Я испачкалась, не успела… Я думала…
Ева пятится назад, сжимая ткань футболки ладонями и делая её ещё короче. Забывает, что фартук прикрывает только спереди, оставляя аппетитные бедра открытыми и…
Фух! Уймись, воображение. Нельзя так! С ней точно нельзя.
Считаю до пяти и срываюсь с места за несносной занозой во всех жизненно важных органах мужского организма.
— Я вхожу, — предупреждая, замерев у закрытой двери Евиной комнаты.
Да, чёрт возьми, Евиной! Мы десять дней живём вместе, и все эти ночи я сплю отдельно. Отдельно, Карл!
— Подожди! Я не одета, я…
— Прекрасно! — Отвечаю скорее сам себе и толкаю эту чертову преграду.
От увиденной картины хочется зажмуриться, чтобы сохранить её в памяти навсегда. У окна, через которое льются лучи солнца, стоит произведение искусства: распущенные по плечам волосы, алеющие щёки и опущенные ресницы, хрупкие плечи и тонкие руки, прижимающие смятую ткань к груди…
Молча делаю несколько шагов вперед и забираю свою футболку из сжатых пальчиков. Провожу невесомо ладонью по открытой коже. Обвожу контур ключиц, спускаюсь к груди, замираю на подрагивающем впалом животике.
И она, и я, не моргая, следим за движением моих пальцев. Кажется, даже не дышим.
— Почему? — Чувствую, что голос проседает, а с формулировками вовсе беда. — Почему ты бегаешь от меня?
Ева задирает голову и пытается что-то рассмотреть на моём лице.
— Почему? Ты боишься?
— Боюсь…
— Меня? Тебя кто-то… обидел в прошлом? Я? Мы никогда не говорили с тобой о той ночи… что именно тогда произошло… Я… был груб?
Твою мать. Конечно, был. Даже если и не сорвался, у неё был первый раз, о котором я тупо не знал. По меньшей мере, ей было больно и…
— Нет.
— Прости?
— Ты был… всё было хорошо. Правда. Я не жалею.
— Тогда… что?
Ева молчит и опускает голову.
— Ева, что? Почему ты боишься… близости…?
— Я… Я не знаю, как сказать.
— Как есть? Правду лучше всегда говорить такой, какая она на самом деле. Я тебе… противен?
— Что? Нет. Нет, Боже… — Малышка прикладывает руку ко лбу, вскидывает на меня взгляд. — Ты… я… Я же говорила, что люблю тебя. Просто всё очень… сложно…
— Сложнее, чем у нас есть, уже не будет.
Она увлечена внутренней борьбой и совсем забывает, что стоит передо мной в одних крошечных трусиках и забавных белых носочках с помпонами. И эти помпоны…
Шумно выталкиваю из себя весь воздух, стараясь сосредоточиться на словах.
— Я слушаю.
— Понимаешь… я… Я не сама. Он… он меня заставил, а я… Я не хотела…
Смыкаю веки, чтобы попытаться понять. Он… кто он!? Что он… !?
— Он меня в больницу, а там… Я не проститутка! У меня кроме те…
— Стоп. Кто он, причем здесь больница и проститутка?
— Дядя, он… он отвез меня после того, как… А такое же делают только простит…
Наконец, улавливаю суть среди этих сумбурных слов.
— Дядя отвез тебя в больницу, где тебе восстановили девственность и ты снова це… девочка?
— Я…
Из груди рвётся хохот, который приходится подавить. Она не поймет и решит, что я смеюсь над ней.
— Маленькая глупышка. Я давно это знаю. Умозаключения про проституток потом обязательно расскажешь. А пока…
Цепляю острый подбородок и больше не сдерживаю свои желания. Прижимаю к себе, жадно впиваясь в розовые губы. Проникаю языком внутрь и присваиваю себе, впитываю её вкус, её рвущиеся стоны. А мы ведь только начали.
Подбрасываю девчонку повыше, заставляя обвить меня ногами. Опускаю нас на кровать и отрываюсь от губ лишь для одной фразы:
— Кажется, я задолжал тебе наш первый раз. Нашнастоящийпервый раз.
Судьба не часто и не всем даёт второй шанс или возможность что-то исправить. Мне выпала честь войти в одну и ту же реку дважды. И больше прав на ошибку у меня нет…
***
Медленно веду руками по обнаженным плечам, расслабляя напрягшееся девичье тело. Ева боится, но не отталкивает, а наоборот — льнет ближе, царапая ткань моей футболки заострёнными сосками.
Смотрю на её грудь, и во рту выделяется слюна от того, как хочется быстрее ощутить вкус этих розовых ягодок на своём языке. Но сначала…
