Я тебе не враг (СИ) - Агата Чернышова
Его Зазеркалье.
Он нежно обнял меня и прошептал на ухо:
— Я с тобой, ничего не случится. Больше ничего.
И продолжая держать меня в объятиях, придерживать, чтобы не упала, но и не испугалась, будто оставлял дверцу своей золотой клетки приоткрытой, сказал обычным тоном:
— Мы встретимся через полтора часа. Верь мне.
16.1
Ледовский
Она не пыталась играть. Не пыталась отрицать то, что я и так знал без её признания.
Смотрела на меня чуть умоляющим взглядом, но полным обиды, непрощенной грусти.
И молчала.
— Что ты хотела с нею сделать?
Милана нервно повела головой, но снова не ответила.
— Что ты с нею хотела сделать?!
Я сорвался в голосе, но всё ещё контролировал себя, хотя это давалось нелегко. Я взял бокал виски из её рук и резким движением плеснул содержимое ей в лицо.
Она вздрогнула, как от удара, вмиг растеряв холёную невозмутимость. Захлебнулась. Открыв рот, потянулась было к салфетке на столе, но я перехватил её руку.
— Что ты хотела с нею сделать, Милана?
Когда я говорил вот так, спокойно, смотря собеседнику в глаза, нарушая его личные границы, выдерживали немногие. Я никогда раньше не говорил в таком тоне с нею, она к такому не привыкла. Давно заметил, что когда человеку долго позволяешь слишком многое, пускаешь его в доверенный круг, рано или поздно он начинает этим доверием злоупотреблять.
Она быстрее, чем он. Мужчинам более свойственно соблюдать незримые границы.
— Чтобы она исчезла, — пролепетала Милана почти нежно, преданно заглядывая мне в глаза.
Я отпустил её, и Милана притворно потёрла запястье. На этот раз мне не было её жаль. Каждый должен получить по заслугам.
Сам виноват: упустил этот момент с Миланой. Привык думать, что она всё понимает, что мы думаем в одно направлении.
А сейчас она сидит и смотрит на меня, запрокинув голову. Смотрит и молчит. Ранимая, хрупкая, бывшая актриса точно знает, что я неспособен причинить ей вред, когда она подаётся мне навстречу и показывает без слов, что готова на всё. На любое наказание, лишь бы я сделал это сам.
Я никогда не трогал её и пальцем. Всегда казалось унизительным бить женщин. Тот, кто бьёт слабых, боится мужчин, вымещая тем самым зло там, где не дадут сдачи. Шакалы часто так ведут себя, не львы.
Я же всегда считал себя царём зверей. До гордого звания человека многие недоросли.
— Я хотела, чтобы всё было как прежде, — она цеплялась за мои руки, не смея шелохнуться, подняться.
Опасалась, что тогда я передам её своим людям, и те выведут её прочь. И мы больше не увидимся. Она уже читала это в моих глазах, наивно полагая, что ещё всё можно исправить.
— Я не могу без тебя, — взмолилась она, и я растёр алую помаду с её верхней губы. Размазал большим пальцем по её припудренной щеке, подвёл черту под нашими многолетними отношениями.
— Ты покусилась на ту, кого я выбрал. Я никому не позволю решать за себя. Ты это знала.
— Я всегда терпела! Дима, — она вскочила на ноги и попыталась обхватить моё лицо руками. Я отстранился и всё так же подчёркнуто холодно смотрел на неё. С каждой минутой мы расходимся всё дальше, как лайнеры в океане. И с каждой минутой я чувствую нарастающую радость освобождения.
— Она пройдёт, эта твоя страсть к ней. Они всегда проходят для тебя, ты даже не помнишь их имена, сам говорил. А эта ещё и дочь твоего врага, поэтому вдвойне интересна тебе, но пройдёт.
Она плакала. Не так как обычно, когда пускала театральную слезу, не желая размазать макияж. На этот раз слёзы были некрасивыми, поэтому я им верил. Мы прощались, а прощания никогда не выходят безболезненными.
— Довольна, Мила. Ты не психолог, не начинай лечить меня. Я давно предупреждал, что этим кончится. Ты чуть не причинила ей боль, значит, хотела причинить её мне. Я не могу простить тебя. Ты сама разорвала всё, что объединяло нас. Сама! Ты всё знала и покусилась на ту, кого я выбрал.
Я подал чистую салфетку.
— Послушай внимательно! Я не могу простить, что ты хотела с ней сделать! Думала, что если её трахнет кто-то силой, то я потеряю к ней интерес?
Я хорошенько встряхнул её за плечи, и лицуо Миланы исказилось злобой, перед которой все вопросы и увещевания бесполезны. Её отрезвит только хорошая затрещина, но это будет означать, что она выиграла. А я сдался. Лишился самообладания.
— А разве нет?
Я оттолкнул её на диван. Она вся сжалась в предвкушении удара и снова завыла. Тихонько, не по-настоящему.
— Ты заслужила наказания, но я не изобью тебя, хотя мог бы! Ты умрёшь сегодня. Милана Олеговна Чарторышская утонет в бассейне. Новые документы на тебя приготовят завтра-послезавтра.
Её глаза расширились от ужаса, а улыбка сползла с лица. Я обожал этот момент: жертва понимает весь мой план, и он оказывается для её хуже чем тот, что она нарисовала в своей голове.
— Никаких имён с претензией. Скажем Петрова Анна Петровна — вполне провинциальное имя. Поедешь в Самару, будешь сидеть там три года, пока я не разрешу тебе уехать. Поняла? Или подохнешь в придорожной канаве!
— На что я буду жить? — пролепетала она, продолжая цепляться за мой рукав.
— Ты же учительница начальных классов. Вот и устроишься в школу. Будешь вести театральный кружок, подработаешь копеечку. Анне Петровне этого хватит.
Я встряхнул её за плечо совсем легонько, и она перестала плакать.
— Ты давно это задумал, да? Ты всё знал, что я так поступлю! — шипела она, задыхаясь от собственного яда.
Я повернулся и хотел уйти, но она крикнула вослед:
